У дверей гостиницы Сауле сказала:

— Нам надо обговорить программу вашего пребывания в Алма-Ате. Прошу вас — как только сможете, спускайтесь вниз, я буду ждать вас в ресторанном зале.

— Конечно, конечно, — с внезапной предупредительностью проговорил мистер Козел, показавшийся вначале Сауле человеком далеко не разговорчивым. — Позавтракаем вместе.

Действительно, не прошло и двадцати минут, как в дверях ресторанного зала возникла могучая фигура мистера Козела. И снова Сауле поразилась двойственному впечатлению: бравая подтянутость, энергичная жесткость походки, четкая размеренность жестов почему-то все сильнее и сильнее вызывали чувство неприязненности.

За завтраком мистер Козел любезно сообщил Сауле, что он совершенно не владеет русским языком, что, впрочем, никак не мешает ему ценить, как он выразился, «свободное, незапрограммированное общение со страной».

— Вот вы говорите — «свободное общение», — задумчиво заметила Сауле, отчасти поставленная в тупик странным заявлением иностранного путешественника. — А каковы результаты этого общения?

— Результаты? О каких результатах может идти речь? Я приезжаю в малознакомую страну вовсе не с целью что-либо изучать, исследовать. На склоне лет мне бы просто хотелось познакомиться воочию с тем, что раньше мне не доводилось видеть и наблюдать. Хочется почувствовать жизнь совершенно незнакомую, неиспытанную, почувствовать что-то такое, о чем никогда не догадывался. Это чувство неизвестности — не знаю, знакомо ли оно вам, чувство неизведанности, к которой необходимо прикоснуться… Тем более — очень хочется прикоснуться к тому, чего не коснулась цивилизация…

— В вашем высказывании есть определенная недоговоренность, уважаемый мистер Джекоб, — сказала Сауле, все еще скованная тяжестью пристального взгляда туриста, но чувствующая и необходимость высказаться. — Короче говоря, вы прибыли в Советскую Азию, в Казахстан, как на землю, еще не цивилизованную. Мне не впервые приходится сталкиваться с подобной точкой зрения, как не впервые приходится сожалеть о том, что ваша пропаганда, ваши институты, неоднократно сами обещавшие честно и толково знакомить со всем тем, что есть и существует в Советском Союзе, по непонятным причинам не замечают…

— Позвольте прервать вас, очаровательная мисс Сауле, — хладнокровно возразил мистер Козел. — Ваши многочисленные подозрения вовсе не столь сильно усугубляют вину западной цивилизации, как вам кажется. Но как избавиться от непонимания, как преодолеть его — вот в чем вопрос! Именно непонимание одного человека другим, одного государства — другим, одной цивилизации — другой кажется мне страшным грехом. Достоинства вашей цивилизации… Впрочем, я не совсем убежден, что она вполне может сравняться с западной.

— Ах, вот как! — рассердилась Сауле. — Вы все время подходите к советской культуре, как к чему-то несовершенному, несвершившемуся, более того, иной раз, как к ребенку, которого непозволительные шалости запели чересчур далеко, но которого еще можно исправить поучениями.

— Вы не совсем правы, — еле-еле успел вставить мистер Козел, — кому же не известно, что в прошлом…

— Вот-вот. Вы отчасти готовы признать в советской культуре определенную преемственность от великой русской культуры… Но опять-таки предпочитаете создавать миф об отклонениях. О нежелательных отклонениях.

Мистер Козел сделал протестующее движение, но ничего не сказал. Сауле продолжала:

— К тому, что создано Советской страной, необходимо подходить с той же степенью осторожности, почтительной внимательности и терпеливо-решительного созерцания, с которыми мы обращаемся, например, с самыми древними культурами… Современная культура, творимая в нашей стране, не менее возвышенна и велика, имеет не меньшее значение для будущих судеб человечества, чем в свое время культура и духовная интенсивность античного Египта или Древней Греции…

— Вы прекрасный и очаровательный пропагандист, дорогая мисс Сауле, — сказал мистер Козел, еле заметным кивком головы благодаря за неожиданную лекцию при утренней трапезе.

Но Сауле не собиралась успокаиваться:

— Новая ошибка, по своему статусу ничуть не отличающаяся от прежней! Мы объясняем, а вам кажется, что мы пытаемся вас переубедить, мы сообщаем, а вам кажется, что мы нарочно подбираем информацию.

— Русская культура, может быть, и имеет некие точки соприкосновения с тем, что вы говорите, но, скажем, казахская культура совершенно неизвестна на Западе.

— Вот результат неосведомленности. Казахская культура прекрасна. И миру рано или поздно станет ясно, как она прекрасна, самобытна. У русской культуры есть замечательная черта: полное отсутствие региональной замкнутости, полная открытость и стремление вобрать в себя и подарить миру многое, что оставалось неизвестным долгие годы. Есть у меня подруга — русская поэтесса. Она, например, заинтересовалась судьбой и стихами Махамбета…

— Одну минуточку, одну минуточку, дорогая мисс Сауле, — спохватился мистер Козел и достал из внутреннего кармана пиджака небольшую записную книжку в красно-коричневом переплете с тисненой головой совы — символом мудрости. Незнакомое имя было аккуратно вписано в записную книжку, на отдельной чистой странице.