— А что это такое «меннонитский толк»? — спросила Макура. Калеке собрался было объяснить значение этих слов, но его прервали возгласы Сауле.
— Мы сейчас посмотрим, что это такое! — проговорила она и быстро вышла в другую комнату. Тут же вернулась с книгой «Спутник атеиста». Нашла нужный раздел и стала читать про себя.
— Иными словами, — начала она задумчиво спустя две — три минуты, — чтобы не отнимать у вас время, скажу в общем, что меннониты — это одно из течений христианства, общины которого в свое время существовали среди немцев-колонистов на Украине и Поволжье. Далее здесь сказано, что большая часть руководителей этой секты враждебно встретила Октябрьскую революцию, открыто встала на сторону контрреволюции и интервенции.
— Ясно, ясно, — заговорили все, и Сауле закрыла книгу.
— Удивительно, как ловко такие волки в овечьей шкуре «перестраиваются», приспосабливаются к новой обстановке, — продолжал между тем Калеке, отпивая из пиалы небольшими глотками горячий чай с каймаком. — И у этих «божьих угодников» тоже имелись фотоаппараты и все другое снаряжение, которое они, надо думать, использовали отнюдь не для того, чтобы запечатлеть наши достижения, а выискивали, так сказать, «темные кадры». Однажды, производя уборку в одном из номеров, где жил уехавший утром иностранец, горничная подняла валявшийся в ванной комнате кусок фотопленки, которую она передала в «Интурист». Потом Жапар Сауранбаевич рассказывал, что просмотрел эту пленку на свет и на одном из кадров увидел угол многоэтажного здания, а рядом четко виден еще не снесенный ветхий домишко. И он, этот старый дом, смотрится как центральная часть снимка, а рядом с ним видна громадная куча строительного мусора…
Допив остаток чая, Калеке подал кесешку Сауле и попросил ее налить еще…
Чем же занимались в Алма-Ате Лоренц и Кран? Зачем им нужны были многочисленные фото- и киноаппараты, сзади и спереди висевшие на их солидных фигурах?
…Не теряя времени, спустя несколько минут после того как зашли в гостиницу, они вышли из нее. Воровато оглядевшись, Кран и Лоренц прошли к стоянке такси, быстро уселись в свободную машину, оба на заднее сиденье, и шофер запустил мотор. Сначала покатили в Октябрьский район города, к молитвенному дому баптистов. Зашли и уселись на свободную скамейку. Терпеливо ожидая конца моления, визуально изучали верующих. Проповедник оказался сообразительным, заметив в прибывших не «своих братьев», свернул проповедь и обратился к ним с вопросом, кто они и откуда? А когда узнал, то пригласил в отдельную комнату для разговора. «А то тут, в зале, много зевак». Вскоре выяснилось, что гостей интересует пока что только один вопрос: есть ли в Алма-Ате община меннонитов? А когда проповедник объяснил им, что знает только несколько человек этой секты, которые бывают на моленьях в их баптистском доме, Кран и Лоренц пытались выяснить их фамилии и адреса, но не добились желаемого. Тогда Лоренц предложил Крану вернуться в гостиницу. Утром, отказавшись от переводчика «Интуриста», они выехали в другую молельню баптистов. Там повторили свои домогательства по части выявления меннонитов, потом стали предлагать верующим привезенную литературу, представляющую собой смесь откровенной антисоветчины с религиозным дурманом. В последующие дни своего пребывания в Алма-Ате они также использовали в своих целях малейший повод, будь то посещение ими молитвенных домов, прогулка по городу, отдых в холле или во дворе гостиницы. «Лжетуристы» жадно искали отрицательные факты во взаимоотношениях между русскими и казахами, людьми других национальностей, населяющих Казахстан; в поведении молодежи; искали, наконец, фактов, которые можно было бы истолковать как ущемление свободного отправления верующими религиозных обрядов.
Лоренц и Кран пытались осуществить заранее разработанную идею создания на территории нашей страны меннонитского «центра», хотя это являлось попыткой грубого вмешательства во внутренние дела Советского государства.
….После чая гости оставили семью ветерана войны Амиржана. В дом пришел покой. Легла спать и Сауле. А на рассвете…
За громадной стеклянной стеной, слегка помутневшей от частых весенних дождей, расстилалось пустынное в час раннего розового рассвета поле алма-атинского аэропорта. Сауле Баймуратова только что проехавшая по ночному городу, который так любила, сидела в низком дерматиновом кресле и напряженно смотрела на серые бетонные квадраты взлетного поля, на светлевшее небо.
Сауле вспоминала, как быстро неслась автомашина по ночным улицам, замирая перед красными, грозно горящими огнями светофоров, хотя кругом не было ни одной машины.
Свою работу в «Интуристе» она любила. И любила общаться не столько с «толпами» туристов, сколько с так называемыми туристами-индивидуалистами: ее больше привлекали своеобразные личности. И Сауле понимала, что если она сама покажется им бесцветной, то оставит впечатление, которое могло бы быть лучшим.
И она старалась…
Стекла стены аэровокзала стали совсем розовыми, окрасившись холодноватым светом восходящего солнца. Легкий шелестящий щелчок внезапно прозвучал в воздухе, четкий мелодичный голос сообщил по-казахски и по-русски о прибытии самолета из Москвы. Казахский текст Сауле прослушала, поскольку размышляла о своем, но пока все повторялось на русском языке, она встала и, стараясь не торопиться, направилась вниз по широкой лестнице, которая теперь была заполнена многочисленным людом: начинался обычный рабочий день большого аэропорта.
Через полчаса рядом с Сауле твердым, грузным шагом шествовал высокий человек с мощным, тяжелым подбородком, в больших солнцезащитных очках с квадратными темно-зелеными стеклами, в тесноватом, впрочем, изящно сшитом серо-жемчужном костюме. Уже позади были первые слова, которыми Сауле встретила путешественника:
— Уважаемый мистер Ко́зел! «Интурист» рад приветствовать вас в столице Советского Казахстана. Пусть ваше путешествие, ваше знакомство с нашей республикой, с ее людьми будет приятным и запоминающимся!
Она теперь еле поспевала за быстрой и тяжеловесной поступью мистера Джекоба Козела.
Из мимолетного необязательного разговора стало ясно, что пребывание мистера Джекоба рассчитано всего-навсего на несколько дней. Сауле заметила уже в машине, что зарубежный путешественник рассматривает ее с какой-то профессиональной пристальностью, и его взгляды, слишком частые и долгие даже для странствующего иностранца, показались бы окончательно бесцеремонными, если бы не темно-зеленые солнцезащитные стекла, скрадывавшие упорное изучение мистером Джекобом своей спутницы.
Впрочем, с не меньшей пристальностью мистер Джекоб вглядывался в то, что появлялось и исчезало за стеклами машины.