— Счастливого пути!

Не терпелось побыстрее взглянуть, что мне такое прислали. В прихожей я развернул тряпицу. И чуть не ахнул. Сердце покатилось куда-то вниз. Колени задрожали — то ли от радости, то ли от испуга, — не разберешь. Кусок золота! В это время раздался крик жены, сидевшей за шитьем: «Когда в нашем доме будет мужчина? Ножницы — и те тупые!» Я сунул золото за пазуху, взял у нее ножницы и спустился в погреб — искать точило. Там припрятал сверток под разным барахлом в самом дальнем углу. С тех пор, как наступит вечер, теряю покой. Оглядываюсь на каждый шорох. Все кажется, что вот-вот заявится тот человек и потребует свое золото. Прошло две недели. Потом еще одна. Никто не приходит. Все дни я терпел, держал рот на замке. А есть у меня дурная привычка: разбалтываю все жене. Сколько раз жалел об этом! Но стоит проклятой бабе приласкать меня — куда все девается! В такую минуту я и проговорился насчет золота. Жена сначала вытаращилась на меня, не знала — верить или нет. Потом начала поправлять ворот моей рубашки. Улыбнулась ласково так и погладила по плечу. И начала упрашивать, чтобы я показал ей золото. «Теперь от нее не отделаешься», — подумал я и мигом слетал в погреб. Вернувшись, отдышался, развернул сверток и подал жене. Она осторожно посмотрела на золото и говорит:

— Это все?

Я чуть до потолка не подпрыгнул.

— Что ты мелешь, а? Дура! Я что — золото в огороде выращиваю? — и вырвал у нее из рук сверток. В другой раз она бы ни за что не спустила мне такое, а тут молчит. Даже внимания не обратила на мой крик.

— Ту-у, погоди немного, Канай! Кто ж его раньше видел, это золото? — И опять потянулась за свертков. — Вот, значит, оно какое? Обыкновенное, если б не блестело. Ой, Канашжан, и заживем мы с тобой теперь! Ты не беспокойся, я сама найду покупателя. Только надо узнать, почем его продают.

— Да ты в своем уме? Какая продажа? А если хозяин придет?

— До сих пор не заявился, значит, и не придет. Хозяева теперь будем мы. Даже если по дешевке продать, и то сколько денег будет! Перестанем считать дни до получки.

Что говорить, могла бы она меня уломать, но сама же, к счастью, повернула все другим боком. Пока я колебался, она разглядывала золото так и сяк, потом говорит:

— Что-то тут нарисовано — то ли змея, то ли дракон. Что это? — и этим вопросом укрепила во мне мысль, что надо сообщить куда следует о подарке какого-то Григория.

— Если бы эта мысль укрепилась в вас в тот же день! Если бы вы сразу сообщили нам, то загадка вашего золота была бы уже решена. А вы продержали его почти месяц. Опрометчиво поступили и себя в сложное положение поставили, — Кирсанов передал тряпицу со слитком Шайдосу. — Впрочем, нас тоже.

— Шутка ли, товарищ начальник, отказаться от такого богатства. Всю жизнь считал себя честным человеком, а тут словно ослеп.

— Ну, что ж, нам, товарищ Ляшкеров, нужны точные сведения. Кто к вам приходил? Откуда? Как выглядел? Понятно, что вы знать не знаете этого человека, но хотя бы назвать его приметы можете?

— Да какие тут приметы, товарищ начальник? Я ведь говорю, время было позднее, темно. Слона не разглядишь, не то что человека. И потом я совсем голову потерял от радости. Думал, запчасти. До лица ли тут было, до примет ли?

— Но все-таки?

— Дайте припомнить. Значит, так: вроде чернявый, плотный такой. Длиннолицый — это точно, так и стоит перед глазами. На голове, помню, кепка. Прощаясь, он приподнял ее за козырек. Одет то ли в полушубок, то ли в короткое полупальто. Что еще? Да! Брюки у него заправлены в сапоги. Кажется, все. А вот лицо так и не разглядел.

— Это все, что вы знаете?

— Все, товарищ начальник.

— Ну, хорошо. Теперь я вас попрошу: изложите письменно все, что вы нам рассказали.

Ляшкеров почесал затылок: