Разговор пошел на южном. Медсестра размахивала шприцом, убеждая в необходимости инъекции, но удерживающий меня за плечо Каллини жестом отправил ее восвояси.

— Не самое разумное решение, — прокомментировал Рейго мое появление.

Лотри шумно выдохнул.

— Вы просто не знаете это упрямое создание. Вот выйдет из больницы — пусть сам ей занимается, а я умываю руки!

Мужчины скрестили на мне взгляды.

— Ну и что с тобой делать, горе?

— Пустить к Агеллару, — безапелляционно заявила я.

— Лигард, может, поговоришь с главврачом? — сказал Каллини, обращаясь к смуглому мужчине, с любопытством присоединившемуся к нашей компании.

— Попробую, — ответил тот и улыбнулся мне. — Придется нарушить еще один закон, юная рия. Вы готовы?

— Легко, — ответила я. — Только с Агелларом у меня это лучше получается.

Восемь дней… Восемь долгих дней, в течение которых я рождалась и умирала бессчетное количество раз. Четыре операции, десятки швов, тысячи минут ожидания. И единственный ответ докторов — состояние стабильно тяжелое. Тело изрешечено осколками, он нашпигован ими, словно ёж иголками. Все, что предназначалось мне, Агеллар принял на себя, а теперь мы оба расплачиваемся за это.

Палату мне не выделили, даже за деньги. Не положено, и все тут. Все, что мне разрешили — ночевать в коридоре на кушетке. Каллини мягко, по-отечески предлагал вернуть меня в женскую больницу, но я отказалась. Настаивать он не стал. Зато Лотри проявил свой дурной нрав, услышав от меня дважды отказ покинуть вечером больницу вместе с ним, назвал меня упрямой и упрекнул в том, что я ничем Алестеру не помогу и вообще-то это я во всем виновата. В ответ я припомнила ему "Хайрем" и причину, по которой он теперь обладает этой машиной. В итоге мы разругались в пух и прах, Гаярд выскочил из больницы как ошпаренный, а я всю ночь проплакала.

На следующий день он вернулся, хмурый и мрачный, и принес мне шоколадку. Мы молча разделили ее и съели, сидя на кушетке. Топор войны был закопан, установился шаткий мир, в котором никто и никого ни в чем больше не обвинял.

На девятый день Агеллара перевели в палату интенсивной терапии. Заметных улучшений не было, понадобилось место в реанимации, потому что на границе произошли столкновения с боевиками и в госпиталь стали десятками поступать раненые. Мне разрешили находиться в палате, только в халате и в бахилах.

Первый раз, когда я увидела его, от ужаса зажала рот рукой. Не от хорошей жизни смуглый от природы человек мог стать бледным с прозеленью. Все огромное тело было перебинтовано, словно кто-то настойчиво пытался сделать из Агеллара мумию. В нескольких местах раны кровоточили, а на плечо даже наложили дополнительную повязку.

Днем вместе со мной обязательно кто-нибудь находился — или Лотри, или Каллини, или кто-нибудь из его людей. Без них меня всячески пытались выгнать. Я отлучалась лишь по нужде, перекусить и помыться — и снова возвращалась и садилась рядом. Как-то Лотри принес мне какую-то книгу со стихами, и чтобы не сойти с ума, я стала читать их вслух. Потом были и другие книги, газеты, журналы, все, что можно было достать на нашем языке. В общем, я развлекала Агеллара, как могла, но слышал ли он меня — я не знала.

Когда вечерний обход чуть ли не силой укладывал меня спать и уходил на пост, я сворачивала одеяло и украдкой пробирались в палату. Подставляла стул, сжимала холодные пальцы и сидела с ним до утреннего обхода. По ночам он стонал, иногда пытался перевернуться, но не просыпался, напичканный всевозможными лекарствами. А еще он разговаривал. Я отчетливо слышала "Shanie", но больше ничего не понимала.

Через неделю я заговорила сама с собой. Это было в то время, когда моя смена еще не пришла, а врачи уже совершили обход и сделали перевязку. На мое присутствие они уже не обращали внимания, их больше заботила судьба поступающих раненых, поэтому они молча спешили к ним.

— В соседнюю палату положили мужчину, подорвался на фугасной мине, — поведала я Агеллару. — Ногу пришлось отрезать. Врачу вчера сказал, что как заживет, протез поставит и женится. Не теряет человек оптимизма. А вам, слава богу, сохранили ноги, только чует мое сердце — погоняют они меня еще…

Я поджала под себя ноги и отвернулась к окну. Там лил дождь. Серое небо тяжело нависло над городом, как и тяжелые думы в моей голове давили на мозг. Губы дрогнули.