— Ее накачали успокоительным? — сердито спросила Мария.

— Успокоительное ей дали самое легкое, только чтобы она успокоилась, когда была агрессивна и напугана.

Мария подошла к ней, и Кэтлин медленно повернулась. Медсестра включила свет, чтобы пациентка могла разглядеть дочь, но та совершенно не узнала Марию.

Девушка опустилась на колени и взяла мать за руки:

— Мамочка… Кэтлин, это я.

Выражение лица матери стало задумчивым.

— Ты такая хорошенькая, я тоже была хорошенькая, — произнесла она, закрыла глаза и, откинувшись на спинку стула, замолчала.

Мария села на пол, обняв колени мамы и заливаясь слезами. Так она просидела до десяти минут восьмого, когда прозвучало радио-предупреждение, что посещение заканчивается в восемь часов.

Потом она встала, нежно поцеловала мать в щеку и обняла ее. Пригладила ее седые волосы, некогда отливавшие золотом, и прошептала:

— Буду завтра. И, может быть, тогда смогу заступиться за твое доброе имя. Это все, что я могу сделать для тебя.

У стойки медсестры Мария остановилась, чтобы поговорить с Эмили Ли.

— В отчете для судьи указано, что мама вела себя агрессивно, — произнесла она с осуждением. — Я не заметила никаких признаков такого поведения.

— Это может случиться снова, — тихо сказала Ли. — Она может сорваться от чего угодно. Несколько раз ей казалось, что она дома с вами и вашим отцом. В те минуты она была оживленная и счастливая. Похоже, что до заболевания ее жизнь была совершенно прекрасна. Верьте мне, надо быть благодарным за это.

— Думаю, да. Благодарю вас.

Мария попыталась улыбнуться, повернулась, прошла мимо охранника и стала ждать лифта. Через несколько минут она выехала к себе домой, уверенная, что Грэг уже поджидает ее там.

Она также была уверена, что ей придется принять несколько болезненных решений о своей судьбе, независимо от того, что случится, когда Уолли Грубер составит фоторобот.