– Не могу пошевелиться, – добавил я, хотя и говорить было больно.

Лизен отчаянно застонала.

Потом дверь открылась, и вошел Бергстрём, распространяя по комнате крепкий сигарный дух.

Выходит, он не привиделся мне, когда за стеной я дышал ароматами сконской осени.

Крупный мужчина – ничего не скажешь.

Обвисшие бульдожьи щеки придавали его лицу своеобразное выражение. Удивительно, но, несмотря на возраст и габариты, в его облике чувствовалось что-то мальчишеское. Волосы с косым пробором были зачесаны назад, белая рубашка и темные брюки тщательно выглажены, ботинки начищены.

– Подняться можешь? – спросил он меня.

– Даже пальцем не пошевелю, – выдохнул я. – Ты сделал меня инвалидом.

– Тогда сиди, где сидишь.

Я промолчал, но в этот момент заметил, что могу двигать мизинцем и средним пальцем правой руки.

– Она все рассказала. – Бергстрём кивнул на Лизен. – И ирландка из Копенгагена тоже. Я знаю, что ты показывал им фильм про маленькую польку…

– Юстину Каспршик?

– Польку.

– Ее звали Юстина.

– Все равно из Польши.

В правой руке что-то закололо, и я согнул указательный палец.

– Тебе понравилось? – спросил Бергстрём.

– Не хочу говорить об этом.

В правом боку кололо, стоило мне произнести хоть слово.

– Неплохой фильм, согласись. Ты ведь специалист.