Потом аккуратно поставил ее ботинки возле стены, вытащил из гардероба вешалку и повесил на нее брюки.

Взял табуретку, поставил возле скамьи и сел.

Схватил Лизен за волосы и поднял ее голову над скамьей:

– Ты лжешь, ложь у тебя в крови. Но я ее из тебя выбью.

– Я не лгу! – запричитала она сквозь зубы. – Я… я больше не буду… просто… я совсем забыла, что Харри Свенссон журналист.

Он отпустил ее волосы, поднялся и схватил свою сумку. Достал скотч, отрезал кусок и залепил ей рот.

Так лучше.

Лизен удивило его бережное отношение к одежде. Сама она в лучшем случае бросала брюки в гардероб. В худшем – на пол.

На скамейке оставался еще один ремень. Его Герт-Инге обвязал вокруг ее талии.

Теперь Лизен могла лишь шевелить пальцами и биться головой.

Но она оставалась на удивление спокойной.

На стене висели плетки всевозможных видов и размеров.

Лизен лежала лицом к окну, но, даже вскинув голову, ничего не могла разглядеть за стеклом. Скамья была вмонтировала в пол, словно гимнастический козел. Лизен смотрела на коврик на полу. Она не видела, что именно Герт-Инге достал из сумки. Когда скосила глаза, Герт-Инге выложил на табуретку, на которой только что сидел, восемь цветных прищепок.

Они были маленькие и пластмассовые. Он разложил их на две кучки, в каждой – все разного цвета: желтая, синяя, зеленая и голубая.

Потом опять удалился на кухню и тут же вернулся.

Разрезал на Лизен трусики – она почувствовала холодное прикосновение металла к коже. Герт-Инге сунул трусики в карман ее брюк и отнес нож на кухню.

Бергстрём взял две прищепки: желтую и голубую. Лизен вздрогнула, когда он коснулся ее кожи пальцами.

Он не услышал, как она ойкнула, когда в ее ягодицу вонзилась первая прищепка.

«Красивая картина, можно повесить на стену. – На мгновение Герт-Инге замер, любуясь своей работой. – Если снять на камеру…»

Примерно такие она продавала в галерее «Гусь».