– Раньше чем через четверть часа солдатам до нас не дойти, – начал Элзевир. – Но потом они явятся, и вряд ли мы тогда сможем сохранить свободу и жизнь, особенно с этой падалью, что лежит подле нас, – ткнул он пальцем в сторону Мэскью. – Ну хоть рад, что не от моей руки он отправился к Высшему Судие. Словом, я благодарен тебе, что выстрел мой в воздух пришелся, и не вини себя больше. Мы можем, конечно, дождаться, пока они спустятся. О нескольких из них я, безусловно, позабочусь, прежде чем они меня уложат, но ты со своей перебитой ногой биться с ними не сможешь, а значит, они захватят тебя живым, и уготован будет тебе в Дорсетской тюрьме танец в воздухе с веревкой на шее.

Меня до того мучила боль, а еще сильнее сожаление о столь короткой жизни своей, которой вот-вот суждено оборваться либо под пулями, либо на виселице, что я мог лишь с горечью думать, мечтая, как славно бы для меня могло все сложиться, останься Мэскью по-прежнему жив, нога моя целой и находись я не здесь, а в «Почему бы и нет» или пусть даже в гостиной у тети Джейн, читающей вслух очередную проповедь доктора Шерлока.

Элзевир, уловив в моих вздохах отчаяние, внимательно посмотрел на меня.

– Прости, парень. Пожалуй, я чересчур сгустил краски. Есть еще один путь, и попытаться мы можем, – поспешил вселить он в меня капельку бодрости. – Будь у тебя порядок с ногой, я даже бы не раздумывал, но в твоем положении это, считай, безумство. Хотя, если не побоишься, все равно рискну. На одной оконечности этого уступа идет вниз конная тропа, а на другой, всего в ста ярдах от нашего с тобой укрытия, поднимается вверх овечья. Начало она берет в том месте, где он снова сравнивается со склоном, и прорезает его с резкими поворотами до самой вершины. Поэтому пастухи прозвали ее Зигзагом. Даже овцы часто с нее срываются, а из людей, насколько я знаю, только один-единственный смог пройти по ней. Контрабандист Джордан, которого в тот день, полстолетия назад, преследовала по пятам таможня. Тут требуется до предела напрячь и ноги, и голову. Раненой птице вроде тебя сейчас, возможно, и не под силу, но я готов попытать судьбу за двоих. Пронесу тебя часть пути. Но в самых узких местах, где двоим сразу не поместиться, придется тебе переползать на четвереньках. Больную ногу хоть волочить за собой-то сможешь?

План отчаянный, но я приветствовал этот, пусть зыбкий, но все же шанс на спасение, словно просветик лазурного неба средь черных туч.

– Да, дорогой мастер Элзевир, – произнес я. – Давайте так сделаем поскорее. И если умрем, то лучше сорвавшись на камни, чем дожидаться их здесь, чтобы они увели нас в тюрьму.

Я сделал попытку подняться, надеясь, что смогу хоть как-нибудь ковылять, но тут же со стоном вновь сел на землю. Элзевир, подхватив меня на руки, двинулся в путь. И пока он, прижимаясь к утесу, крался со мной на руках, я, глянув через его плечо, разглядел сквозь заросли Мэскью. Лицо его было обращено к утреннему небу, посреди лба зияла красная дырочка, и кровь, поднимаясь над ней, стекала на траву.

Подобное зрелище потрясло бы любого и, вероятно, лишило бы меня чувств, но, прежде чем я успел отдаться на волю своей впечатлительности, мы уже достигли оконечности выступа, и Элзевир в преддверии самого трудного опустил меня на землю. Задача, которую нам предстояло решить, повергла бы в малодушие даже самого храброго. Увидев Зигзаг, я сильно утратил решимость, и мне уже казалось предпочтительнее даже вернуться назад и оказаться в плену таможенного отряда, чем, ступив на сей жуткий путь, сверзиться вниз и разбиться о камни. Тропинка сперва как тропинка, она вскорости превращалась в подобие белой ниточки, метущейся под острыми углами из стороны в сторону футов на сто вверх по более темному, серо-белому, склону крутого утеса. Меня обдало мерзким запахом. Я огляделся. Неподалеку от нас лежал раздувшийся труп овцы.

– Н-да, – брезгливо поморщился Элзевир. – Бедная незадачливая скотина. Подвело ее равновесие.

Достаточно скверный знак. Я принялся умолять Элзевира оставить меня и идти одному, ведь надо мной-то, по юности моих лет, солдаты могут и сжалиться.

– Цыц! – шикнул сердито на меня он. – Стреножь свое сердце. Поздно теперь уже передумывать. Времени нет. У нас есть всего пятнадцать минут на победу или поражение. Сумеем за этот срок забраться на холм, отвоюем себе час форы, а то и больше. Пока они там еще выступ обыщут, да и Мэскью наверняка их задержит. Как им не попытаться возвратить к жизни такого славного человека. Ну а коли нам суждено упасть, то уж вместе. Их-то и при таком раскладе мы с носом оставим. Зажмурь-ка глаза покрепче и не открывай, пока я тебе не позволю.

И он вновь подхватил меня на руки, а я, крепко зажмурив глаза и мысленно упрекая себя за малодушие, мог отчасти гордиться лишь теми усилиями, благодаря которым мне удавалось скрывать от него невыносимую боль в ноге. Мгновение спустя я по звуку шагов Элзевира понял, что полосу травы он уже миновал и продвигается вверх по меловой тропе.

Думаю, во всей Англии не сыскать бы и полудюжины мужчин, способных ее одолеть даже налегке. И никому из них уж точно не оказался бы под силу подобный подъем с ношей в виде вполне уже взрослого юноши. Элзевир, однако, решительно продолжал путь, только шел очень медленно, и доносившееся до меня шарканье его подошв свидетельствовало, как тщательно он выверяет каждый свой шаг.

Стараясь не отвлекать его от решения смертельно опасной задачи, я молчал и даже дыхание по мере сил сдерживал, чтобы не шевелиться и ему было как можно легче нести меня на руках. Элзевир шел и шел. Мне казалось, прошла уже чуть ли не вечность, хотя, полагаю, на самом деле восхождение наше длилось не больше пары минут. Ветер, который был на уступе едва ощутим, здесь оказался достаточно силен, холоден и промозгл. Тропинка шла вверх все круче, шаги Элзевира по мере этого замедлялись, а потом он сказал:

– Сейчас я остановлюсь, но глаза тебе все равно открывать не надо, пока не спущу тебя и не дам команду.

Я послушно следовал его указаниям. Он бережно опустил меня на тропинку таким образом, чтобы я плотно уперся в нее коленями и локтями.

– Здесь я не пронесу тебя, – сказал он. – Слишком узко. Ты должен проползти на четвереньках за угол сам. Левый твой локоть придется к краю обрыва, поэтому ставь его, насколько получится, вправо. Телом прижмись поплотнее к утесу. Здесь маловато места, чтобы плясать под волынку. И глазами прилипни к меловому склону. Ни вниз, ни на море смотреть не вздумай.

Счастье, что он догадался меня об этом предупредить и я не ослушался, ибо стоило мне открыть глаза, как, даже не отрывая взгляда от утеса, я увидел, сколь узок выступ, на котором мы оказались. Шириной не более фута. Чуть покачнешься и рухнешь вниз на камни. Я пополз, волоча за собой отяжелевшую перебитую ногу. Этот первый крутой зигзаг всего лишь в десяток ярдов отнял у меня уйму драгоценного времени. Нога отзывалась на мои действия пронзительной болью. Я изо всех сил старался таить ее от Элзевира, и он, словно не замечая моих мучений, вдруг произнес:

– Шевелись пошустрее, если можешь, парень. Каждая минута сейчас на счету.

Я едва смог сдержаться (как же, увы, слабы людские нервы!), чтобы не бросить ему в ответ злые слова. Ему, единственному в целом мире, который был всем для меня. Самым близким и самым верным мне человеком на свете. И вот я лишь чудом не выместил на нем свое скверное состояние только из-за того, что он в тревоге о нашей судьбе забыл, как мне больно.