В конце концов он уговорил своего отчима перевести его в светский пансион, где он вздохнул свободнее, чем в духовной семинарии. Молодой, но закоренелый лентяй даже стал неожиданно одним из лучших учеников. Однако и здесь он доставляет хлопоты и огорчение своей строптивостью. Оказалось, что он не может терпеть несправедливости! Однажды в классе риторики преподаватель Беранже решил наказать друга Дантона Парэ, не выучившего урока. Если в младших классах просто секли, то в старших полагалось бить линейкой по пальцам. 16-летний Парэ восстал против наказания, не столько из-за боли, сколько из-за морального унижения. Неожиданно вскочил Дантон и разразился бурной речью против несправедливости телесных наказаний вообще: не только в школе, но и в армии или в суде. Громовая речь уже предвещала что-то грозное в будущности оратора. Во всяком случае, ректор коллежа запретил Беранже бить ученика, это принесло Жоржу почетную репутацию среди товарищей. Он не упустит использовать ее с выгодой для себя, чтобы осуществить необычную затею. В июне 1775 года предстояла коронация Людовика XVI в кафедральном соборе Реймса. Это в 28 лье (примерно 112 километров) от Труа. Проезд в почтовой карете стоит 13 су за каждое лье, за всю дорогу 18 ливров. И Дантон проводит сбор этой суммы среди своих товарищей. Дело в том, что им овладело сильнейшее искушение увидеть нового короля и торжественную церемонию. Ему удалось добраться до Реймса, и хотя без пригласительного билета в собор его не пустили, все же благодаря своему уже достаточно высокому росту он из толпы близко видел молодого короля и его ослепительную королеву…

Юношеская независимость, конечно, вызывает восторг товарищей, его красноречивые рассказы о коронации они слушают с завистью и восхищением. Даже преподаватели не решились наказать Жоржа за своеволие. Ведь ученикам как раз задано написать сочинение по поводу коронации…

И вот учеба в Труа позади. Чем же теперь займется юный Дантон? Поскольку здесь три его родственника служат по судейской части, он хочет изучить их ремесло, одновременно помогая им. Но мелкие поручения по мелким делам быстро нагоняют на него скуку. Да и город ему смертельно надоел. Конечно, это не крошечный Арси, здесь 25 тысяч жителей, древний дворец, несколько текстильных мануфактур, кварталы бедноты, где теснота, зловоние, пьянство, нищета и горе. Он мечтает о Париже — таинственном, неизвестном и прекрасном. Скоро ему 21 год, а это значит, что Жорж сможет сам решить свою судьбу.

По случаю совершеннолетия ему предлагают получить наследство от отца: долю во владении домом и землей, а также несколько тысяч ливров. Он вправе распорядиться ими в интересах своего будущего. Однако «Филатерп Рекорден» — злосчастная фирма его отчима — на грани банкротства. Под угрозой имущество матери и сестер. Дантон великодушен и щедр, хотя и беден. И он отдает свои последние деньги отчиму и матери. Зачем ему эти несколько тысяч, которые выручат других? Впереди у него Париж, а там его ждет успех, слава, богатство. Дантон твердо верит в себя, в свою счастливую звезду. Он объезжает всех многочисленных родственников, прощаясь с ними так, будто едет в Америку. Наконец объезд закончен, долг выполнен. Жорж нежно прощается с матерью и почти с пустым кошельком отправляется в неизвестность. Впереди путь в 40 лье (160 километров), отделяющих Арси от столицы.

ДВОРЕЦ ПРАВОСУДИЯ

Все происходит так, как описывается во множестве французских романов прошлого века: молодой человек из провинции, у которого много честолюбивых стремлений и ни гроша денег, приезжает в Париж, останавливается на постоялом дворе, и начинается очередная история «завоевания» Парижа…

В данном случае все так и начиналось в действительности. Дантону повезло с самого начала: кучер дилижанса оказался другом семьи и доставил его в столицу бесплатно. Это уже большая удача, поскольку денег у Дантона фактически нет. На дорогу из Арси, на которую ныне уходит два часа, тяжелому экипажу потребовался целиком весь день. Но молодой человек огромного роста и могучего телосложения не скучает. Он с любопытством взирает на сменяющиеся пейзажи и мечтает… Но вот и Париж, почтовый двор. С тощим мешком в руке Дантон разыскивает маленькую гостиницу «Черный конь». Ее хозяин — уроженец Арси, и он принимает земляков радушно, порой даже не берет ничего за ночлег. Еще более добр он на советы и наставления провинциалам, рискующим без опыта затеряться в огромном Вавилоне…

На другой день Дантон отправляется в контору г-на Вино, видного лица в многочисленном мире парижских судейских. Вино только взглянул на рекомендательное письмо, которое дал Дантону его родственник, прокурор из Труа. Он поинтересовался, что может делать молодой человек, и предложил самую черную работу по переписыванию бумаг. На это последовало заявление, сделанное с апломбом, который всегда будет особенностью Дантона: «Я приехал сюда не для того, чтобы стать писарем!» Ответ понравился Вино пылкой непосредственностью и смелостью, он без дальнейших расспросов взял Дантона к себе на службу. По тогдашнему обычаю, новый судебный клерк поселился в доме хозяина. Его работа проходит в основном во Дворце юстиции. Вместе с расположенным рядом собором Нотр-Дам этот дворец — одно из самых древних и знаменитых зданий Парижа. Рядом и тюрьма Консьержери. Здесь, на острове Сите, в древнем сердце столицы, начнется (и закончится!) карьера Дантона. Во Дворце правосудия находилось множество судебных учреждений королевства. Система их невероятно сложна и запутанна даже по сравнению с другими запутанными делами абсолютистской Франции.

Во Дворце правосудия с утра до ночи суетились множество судейских чиновников, адвокатов, поверенных, клерков и других служителей юстиции, то есть справедливости. Но ее-то обнаружить во Дворце оказалось труднее всего. Дантону предстояло изучить этот мир сутяжничества, разобраться в громоздком и сложном юридическом и административном механизме.

В больших и малых залах Дворца идут судебные заседания, и Дантон слышит речи звезд французской адвокатуры. Луи-Себастьян Мерсье, самый плодовитый литератор тех времен, именно тогда начал писать свои знаменитые «Картины Парижа». Вот как он описывает место, где Дантон проводит теперь время: «Вы входите в большую залу суда. Какой шум! Какой хаос! Громогласными возгласами адвокат заменяет доводы разума, а многословием — глубину мысли. Его считают хорошим оратором только потому, что у него могучая грудь. Полюбуйтесь на храбрость судей, проводящих полжизни на этой шумной арене!.. Мудрый человек не может уйти отсюда, не проникнувшись отвращением даже к самому справедливому судебному процессу». Но зато здесь же, как подчеркивает Мерсье, «крючкотворство дает кусок золота».

Если бы Дантон был ординарным человеком, то такой мир мог бы привлечь и поглотить его, тем более что он вовсе не чужд тяги к золоту. Однако он прежде всего человек большого природного ума и широких духовных интересов. Он, как и многие его современники, тоже сын века Просвещения. Еще в Труа, овладев латынью, он зачитывался античными классиками. Плутарх, Тацит, Тит Ливий, Цицерон — властители его дум, и он увлекается их мыслями и красноречием. Работа у Вино в Париже оставляет ему досуг, который он заполняет чтением. Вольтер, Монтескье, Руссо и другие французские просветители не оставляют его равнодушным. Особенно близок ему по духу Дени Дидро, кстати, тоже уроженец Шампани. Дантон читает «Энциклопедию», созданную усилиями Дидро и д"Аламбера, зачитывается произведениями самого Дидро. Многие его идеи, понимание справедливости как общественного интереса, его атеизм, концепция демократии и народного суверенитета близки Дантону, так же как и его нравственные идеалы. Дидро считал страсти людей, руководимые разумом, главным мотивом человеческого поведения и находил, что в них нет ничего порочного, даже в страсти к удовольствию, ибо это отвечает человеческой природе. Для Дидро стремление человека к счастью естественно и оправданно. Дидро разоблачал ханжеские разговоры о добродетели вообще и с уничтожающим сарказмом показывал, что назойливая проповедь какой-то абстрактной добродетели часто скрывает внутреннюю порочность. Некоторые биографы Дантона уверяют, что его нравственный облик был копией знаменитого «Племянника Рамо», написанного Дидро еще в 1762 году. Действительно, это «неподражаемое», по словам Маркса, произведение напоминает о трезвой и в высшей степени человечной морали Дантона. Однако Дантон не мог «подражать» Рамо с его крайним цинизмом просто потому, что «Племянник Рамо» был впервые опубликован много лет спустя после смерти Дантона.

Нравственный облик Дантона формировался социальной средой, воспитанием, характером, темпераментом. Поистине, ничто человеческое ему не было чуждо. Просто все у него проявляется сильнее, ярче, энергичнее, чем у других. На некоторых это производило впечатление какой-то театральности, хотя ничего нарочито наигранного в нем не было. Он задыхается в атмосфере Дворца правосудия и юридических контор. Природа влечет его. Он часто отправляется на прогулки в предместья, увлекается фехтованием. Страсть к воде не оставляет его, и он постоянно купается в Сене, собирая толпу зевак, привлеченных редким тогда зрелищем. По свидетельству одного из его друзей, вылезая как-то раз из воды недалеко от Бастилии, он произнес с гневом: «Эта крепость возмущает меня! Когда же мы ее уничтожим? В тот день я нанес бы по ней хороший удар киркой!»

Взрыв негодования при виде вызывающего символа королевского всевластия над бесправным народом легко понять. В прекрасном Париже, как он рисовался раньше в мечтах Дантона, прекрасно жили аристократы и разбогатевшие буржуа. Париж менялся на глазах, являя картину поражающих контрастов. Повсюду сооружались роскошные особняки. По узким улицам без тротуаров проносились, обдавая грязью прохожих, сверкающие позолотой, лаком и стеклом кареты знати. В столице бедность сотен тысяч жителей предместий выглядела особенно контрастно. По городу бродили двадцать тысяч нищих, живших только подаянием. Дантон видел и слышал все. А на устах — распри короля с дворянством из-за попыток Тюрго и его преемников заставить привилегированных платить налоги, ибо двору не хватало денег на фантастическую роскошь. Умы, пробужденные идеями просветителей, думали и волновались. Идеи свободы и равенства проникали в народ, не говоря уже об ученых людях из третьего сословия, в кругу которых вращался Дантон.

Его собственная судьба пока не баловала успехами. Мечты оставались мечтами. Уже несколько лет он в Париже, но нет никаких признаков славы или богатства. Вместо этого — убогая, хлопотливая, малодоходная жизнь мелкого судейского клерка. И никаких шансов на продвижение. У него множество разнообразных знаний, приобретенных чтением, но нет официального диплома. А без степени лиценциата нельзя даже записаться в сословие адвокатов. Хозяин Дантона, прокурор Вино давал ему кров и пищу. Он полюбил этого жизнерадостного гиганта и был удручен, когда тот заявил ему, что хочет уйти от него, чтобы добиваться диплома. Но Вино понимал положение молодого человека и сам посоветовал ему попробовать получить университетский диплом в Реймсе, где экзаменаторы покладистее, чем в Париже. Будущий политический противник Дантона Бриссо в своих «Мемуарах» напишет: «Факультет университета в Реймсе был легендарным. Прежде всего тем, что там приобрели свои ученые степени Дантон, Ролан, Лонтенас». И он процитирует письмо Ролана, другого крупного политического соперника Дантона: «Прибыв в Реймс 30 июля 1770 года, я был включен в список для прохождения экзамена на 31-е и узнал одновременно об объеме требуемых знаний, над изучением которых просидел целый день и ночь. 3 августа я выдержал экзамен по гражданскому и каноническому праву и получил степень бакалавра. В тот же день узнал новое задание. 5 августа прошел защиту и сразу достиг степени лиценциата». Итак, семь дней пребывания на факультете потребовалось будущему министру жирондистов, чтобы получить диплом. Дантон был несравненно способнее Ролана и, применяя такую же методику, легко достиг цели.

В октябре 1784 года он уже смог поставить перед своей подписью «лиценциат прав». Но он изменяет и саму подпись, выделив апострофом первую букву, самозванно приобретая тем самым дворянскую приставку: «д"Антон»! Не только тщеславие побудило этого «республиканца» пойти на примитивную уловку. Его толкали на это и чисто практические, деловые соображения: принадлежность к благородному сословию многим еще внушала доверие и уважение. Он всего лишь адвокат парламента. Такое звание без жалованья давалось каждому обладателю диплома и само по себе ничего не значило. Несколько ранее Дантона такое же звание получил Робеспьер и, мудро рассудив, что с этим сокровищем в Париже ничего не добьешься, уехал делать карьеру в Аррас. Но не таков Дантон, осторожности и предусмотрительности у него куда меньше, зато смелости, оптимизма и веры в себя — хоть отбавляй!

Дантон начинает частную адвокатскую практику в столице, где и без него более шестисот адвокатов. Успех определяет здесь имя, известность, связи, наконец, своя солидная контора. Ничего этого у него нет. Но судебные дела ему все же поручали. Точных сведений о них историки не обнаружили, ибо архив Дворца правосудия сгорел дотла во время одного из многочисленных революционных событий Франции XIX века. Но тот же Сент-Альбен в мемуарах рассказывает, как мэтр д"Антон защищал одного пастуха, который стерег скот своего сеньора, а затем, несправедливо обиженный им, подал в суд на хозяина. Чем же кончилось дело? Суд, состоявший, естественно, из привилегированных, благодаря великолепной речи нового адвоката решил дело в пользу человека низкого происхождения. Для того времени — триумф, и мелкое само по себе дело, как вспышкой, в какой-то мере предвещает будущее великого демократа. О других его судебных делах не известно ничего, если не считать презрительного замечания в «Мемуарах» мадам Ролан, что Дантон тогда был «ничтожным адвокатом, более обремененным долгами, чем судебными делами». Можно ли считать это мнение справедливым, учитывая, что знаменитая вдохновительница жирондистов писала это в тюрьме, куда она попала не без помощи Дантона, которого она ненавидела и даже внешность его считала «отталкивающей и отвратительной»? Мадам Ролан, надо отдать ей должное, была недалека от истины. Начинающий адвокат действительно не вылезал из долгов и, конечно, не числился среди тогдашних звезд юридического мира Парижа.

Правда, теперь он снимает скромную, но свою квартиру на улице Тиксандери, рядом с Ратушей и Гревской площадью. Улица эта давно исчезла, по ней прошла нынешняя улица Риволи. Что касается Ратуши, то существующее ныне здание унаследовало прежнее место, но стало в четыре раза больше старого, в минуте ходьбы от которого жил Дантон. Площадь стала в три раза больше и давно уже называется площадью Ратуши. До Дворца правосудия, впрочем, тоже было недалеко. Однако Дантон подбирал квартиру не по соображениям близости к месту своей основной деятельности. Дело в том, что на том же этаже жила его землячка мадемуазель Франсуаза Дюгутуар. Одинокая барышня унаследовала состояние родителей и жила половину года в Труа. Там-то с ней и познакомился Дантон, поскольку она советовалась с его дядей юристом по поводу каких-то имущественных дел. В Париже, где мадемуазель меньше опасалась за свою репутацию, она давно уже принимала Дантона, и не только для юридических консультаций. В кругу друзей Дантон, с присущей ему полной откровенностью, как-то не постесняется заявить: «Мне необходима женщина!» Во всяком случае, в марте 1783 года в церкви Сен-Жан-ан-брэв мадемуазель крестила рожденного ею младенца мужского пола, у которого, как записал кюре, «отец неизвестен». Это любопытное обстоятельство, как мы увидим дальше, окажется связанным с личными делами Дантона.

Он легко приобретал друзей благодаря своему добродушию, доверчивости, жизнерадостности и откровенности. Правда, этот дар привлекать к себе, становиться центром любой компании, вызывает недоброжелательность, зависть, злобу у людей очень самолюбивых, но неспособных быть столь же обаятельными. Теперь, когда он завел свой, хотя и очень скромный дом, у него часто собираются друзья. С ним остаются связанными многие знакомые с детства, его бывшие школьные товарищи, которые один за другим перебираются в Париж вслед за Дантоном. И вот у него Луи Беон, Куртуа, Сент-Альбен, Жюль Парэ. Беон теперь одет в сутану. Но среди них появляется еще один священник. А это тот самый Беранже, их учитель, который когда-то хотел избить Парэ. Теперь он тоже входит в их дружеский кружок. Оказывается, этот школьный палач придерживается демократических убеждений и даже готов терпеть богохульные речи атеиста и циника Дантона. Но здесь также и новые друзья, быстро приобретенные им уже в Париже, во Дворце правосудия. Душа компании, естественно, сам хозяин, готовый обсуждать что угодно из философии, права, экономики и, конечно, политики. Нередко эти разглагольствования затягивались далеко за полночь. Здесь бывала только одна женщина, соседка Дантона Франсуаза Дюгутуар. Ведь она тоже из Труа, как и многие здесь. Может быть, она уединялась с ним, когда все, наконец, расходились? Нет, свидания такого рода происходили раньше, когда Дантон служил у Вино. Свободную любовь сменили простые дружеские отношения. Случайно оказалось так, что Дантон содействовал ее замужеству. Однажды он познакомил ее с адвокатом Советов короля Гюе де Пези. Зародилась взаимная склонность, они станут любовниками, а позже — мужем и женой. Возникает довольно странная коллизия, которая приведет и к устройству личной жизни самого Дантона. Начинается любопытная история: она многое обнаружит в его облике и характере…

«ПАРНАС»

В Париже одно место стало притягивать Дантона как магнит. В десяти минутах от Дворца правосудия находилось кафе «Парнас». Название звучное и романтичное. В Греции так называлась знаменитая гора, которая в древности служила местом поклонения богу радости и вина Дионису, затем — покровителю искусств Аполлону, обитавшему на горе с музами. Здесь был также Дельфийский оракул, открывавший тайны будущего. Божественное вдохновение на Парнасе осеняло поэтов. Основные клиенты кафе — люди судейские, трезвомыслящие, посещавшие его в основном из-за близости к месту их постоянного пребывания, видимо, сочли название заведения слишком претенциозным и называли его просто кафе «д"Эколь» (кафе Школы), поскольку оно находилось на набережной Школы (сейчас набережная Лувра). Из окон кафе виднелась Сена, Новый мост (самый старый и знаменитый из мостов Парижа), конная статуя Генриха IV, установленная на нем, башни Дворца правосудия.

В это кафе и зашел однажды вечером в 1784 году Жорж Дантон. Ему было тогда 25 лет, но из-за высокого роста и могучего телосложения он выглядел лет на 30–35. К тому же обезображенное шрамами крупное лицо тоже не молодило его. Одет он был прилично, но без всякого шика. Буржуазный синий длиннополый кафтан с двумя рядами пуговиц, жилет с вертикальными красными полосами, серые кюлоты, белые чулки, скромный галстук без кружев, парик на голове без пудры — вот его одежда, типичная для мелкого судейского клерка или начинающего адвоката. Он поздоровался с двумя знакомыми, и хозяин, Франсуа-Жером Шарпантье, сразу решил, что новичок из судейских. С тех пор он стал часто заходить в кафе, где вкусно и недорого кормили, где можно было встретить знакомых, провести деловую встречу, отдохнуть за стаканом вина или чашкой кофе. Постепенно он стал завсегдатаем уютного и удобного ресторанчика.

Вскоре он познакомился с хозяином и с хозяйкой, красивой, приветливой и элегантной мадам Шарпантье, которая вела кассу и рассчитывалась с клиентами. Как будто сошедшая с картины итальянского художника, она действительно была итальянкой, в девичестве Анжеликой Сольдини. Вот тут-то Дантону и пригодилось знание итальянского языка, чем он совершенно очаровал хозяйку. Она любит стихи, а Дантон со своей феноменальной памятью знает наизусть множество стихов Тассо, Ариосто, Данте… Он охотно рассказывает о себе, объясняет историю своих многочисленных шрамов, забавные перипетии своего детства. Его могучий голос вместе с талантом увлекательного рассказчика делают кафе, где всегда было так тихо, веселым местом. Посетители собираются вокруг него и с восхищением слушают неистощимого и веселого краснобая. «Из него выйдет оратор… или плохой актер», — предсказал однажды один из постоянных клиентов кафе «Парнас».