Батюшков же сложил строчки:

Вместе с заемной модой приходят и их нравы – уже в Екатерининскую эпоху «щеголихи» и «петиметры» зачитываются столь обильно издаваемой переводной (с французского) и отчасти оригинальной порнографической литературой – да и живут почти так же.

При патриоте Павле I галломания чуть поутихла, но при его сыне расцвела с новой силой. Воспитанием наследника престола Александра Павловича занималась его бабка Екатерина II. Она поручила его женевцу Лагарпу, который, оставляя Россию, столь же мало знал ее, как и в день своего приезда, и который ставил Швейцарию в пример будущему самодержцу.

Вообще нашим галломанам, влюбленным во все французское, невдомек было, что большинство из приезжавших в Россию французских гувернеров и учителей – это неудачники или даже преступники у себя на родине, сбежавшие на «варварский» север от наказания. Дидро назвал петербургских французов «сволочью, какую можно только себе представить». Но в России им оказывали неслыханный прием уже за одно их происхождение. Точнее всего это выразилось в монологе Чацкого:

Чацкий же высмеивал пародийное, карикатурное внешнее подражание:

Это воскресение произошло, когда вчерашние учителя и законодатели мод пришли завоевателями в Россию.

Нашествие Наполеона стало пробуждением, снятием морока, лучшим лекарством от галломании, и впрямь было многими сразу осознано как христианская битва с атеистической Францией. Священный синод назвал Наполеона антихристом – его армия и вела себя, как антихрист, в захваченной Москве.

Святитель Платон, митрополит Московский и Коломенский, послал в благословение императору Александру I образ преподобного Сергия Радонежского, святого игумена России и поборника нашей армии. «Отец Московского духовенства» неоднократно писал государю, не скрывая при этом смертоносных ужасов предстоящей войны, предвидя «реку крови человеческой». В утешение всем он пророчески предсказал конечную победу русских над силами зла: «Покусится алчный враг простерть за Днепр злобное оружие – и етот фараон погрязнет здесь с полчищем своим, яко в Чермном море».

6 июля император из Полоцка отправил воззвание всему народу о нашествии врага: «…соединитесь все, с крестом в сердце и с оружием в руках, никакия силы человеческия вас не одолеют».

11 июля народ, забыв о предстоящей опасности, с ранней зари двинулся встречать императора, который оставил ставку после шести дней отступления нашей армии и ехал в Москву. Не в столицу, а именно сюда, к древним русским святыням и мощам святителей, в Успенский собор Кремля – молиться с народом о победе. Александр был воспитан деистом, как и его бабушка Екатерина. Но едва ли его поездка на молебен в Москву была просто формальностью, данью традиции. Счет шел на часы, и император понимал, что на Россию идет опаснейший и сильнейший завоеватель на планете.

Вряд ли в Москве когда-либо еще повторялось подобное: священники в полном облачении с крестами в руках стояли у своих приходских церквей по той дороге, где надлежало проезжать государю. При встрече предписано было петь защитительную молитву: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази его…» Государь прибыл в Москву лишь на следующий день, 12 июля. Он заходил в Успенский собор, полный духовенства и народа.

Что это – горячее упование на Бога, проснувшееся в либеральном императоре? Или расчет – рационально-то он понимал, что Церковь остается единственной патриотической и вдохновляющей силой, консолидирующей, заряжающей народ?

Так или иначе, но это была пламенная молитва царя и народа. Вел службу преосвященный Августин, который управлял Московской епархией в связи с немощью митрополита Платона. В проповеди владыка сказал горячие слова: «…кровавый свой меч внес во внутренность Отечества», благовествовал будущую победу над врагом: «Царю! Господь с тобой! Он гласом твоим повелит бури, и станет в тишину, и умолкнут волны воды потопныя. С нами Бог! Разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами Бог».

Спустя два дня после этой литургии Александр I пригласил к себе Августина и предложил ему составить молитву, читаемую в чрезвычайных обстоятельствах. 16 июля «Молитва в нашествии супостат» была доставлена от владыки императору и по прочтении была высочайше одобрена.

Ее экземпляры были разосланы по всем епархиям – ее стали читать на каждой литургии, как сейчас мы читаем молитву о мире на Украине. Эта молитва звучала в молебнах и на Бородинском поле перед сражением:

«Владыко Господи! Услыши нас молящихся Тебе: укрепи силою Твоею Благочестивейшаго Самодержавнейшаго Великаго Государя Нашего Императора Александра Павловича… Сохрани воинство Его… Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу: да постыдятся и посрамятся мыслящии нам злая: да будут пред лицем вернаго Ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел Твой да будет оскорбляяй и прогоняяй их…»

Первая победа над французами была одержана на следующий же день после того, как эту молитву разослали по епархиям! Битва под Клястицами навсегда вошла в учебники истории – в этой белорусской деревне вы можете и сегодня увидеть стелу в память о том жестоком сражении.

Французских войск было почти вдвое больше, чем русских, и тем не менее генерал Кульнев с казаками выбил вражескую группировку из деревни. Дальше нужно было переправиться через реку Нищу, единственный мост через которую подожгли. На противоположном берегу маршал Удино обустроил мощную артиллерийскую батарею, но батальон гренадеров атаковал французов «в лоб» прямо через горящий мост – в то время как Кульнев со своим отрядом обходил позиции врага, переправляясь бродами. Французы отступили к Сивошину. Несмотря на указание преследовать врага только до реки Дриссы, Кульнев, увлекшись победой, на рассвете 20 июля переправился через реку.

Встреченный с фронта огнем сильнейшей артиллерии, а с флангов – обстрелом спрятанной в лесу французской пехоты, он должен был подать сигнал к отступлению. Находясь в последних рядах отступавших и спешившись у одного из своих орудий, под ураганным огнем противника Кульнев мрачно смотрел с крутого берега на переправу. Смертельно пораженный ядром, оторвавшим у него обе ноги, Кульнев только успел произнести: «Снимите с меня Георгиевский крест, пусть неприятель не знает, что ему удалось убить генерала. Не уступайте ни шага земли, спасайте Отечество!»

На обрыве у реки, где он погиб, теперь стоит камень с датой его смерти. На памятнике выбит стих Державина, посвященный герою: