В Центральной Австралии мужчины много времени проводили в лагере, иногда вообще ничего не делая, женщины же целый день были заняты поисками пищи […] Экономика общины основана в первую очередь на женском труде. Если в общине много женщин, то забот у мужчин немного. Если в общине мало женщин, мужчины должны трудиться от темна до темна […] Подавляющую часть пищи добывали женщины, причём не только растительную, но и мясную: мелких сумчатых, ящериц, змей и т. п. Мужчины охотились редко, кушанья из добычи, принесённой ими (крупные виды кенгуру, морские животные, крупные птицы), считались деликатесами.
Даже в засушливых районах страны, где количество растительной пищи ограничено, доля продуктов женского труда в пищевом рационе аборигенов составляла 60 %, а в плодородных тропических районах севера женщины добывали около 90 % всей пищи".
Во время обычных переходов аборигенов с одной стоянки на другую женщины несли все пожитки, а также маленьких детей, мужчины же шли налегке. Некоторые авторы связывали этот обычай с тем, что у мужчины должны быть свободными руки, чтобы он мог в любую минуту броситься преследовать пробегающее мимо животное. Такое объяснение не очень убедительно; возможно, оно позаимствовано у мужчин-аборигенов, которые пытались оправдать свои порядки в глазах осуждавших их европейцев. Мужчины во время перекочёвок иногда заставляли женщин нести в придачу к другим вещам и свои копья.
В Западной пустыне женщины перетаскивали тяжёлые камни для зернотёрок. Базедов писал, что жёны у аборигенов рассматривались как "средство транспортировки" всего имущества".
Некоторые антропологи предполагают, что у аборигенов Центральной Австралии многожёнство со временем исчезло с появлением там верблюдов, которых европейцы активно завозили в конце XIX века. Абориген, которого спросили, почему у него всего одна жена, ответил: "А зачем мне ещё жена? Вот этот, — он показал на принадлежащего ему верблюда, — снесёт больше, чем десять жён". То есть здесь видим, что не обязательно женщина, но и вьючный скот может спасать Мужчину от непрестижных занятий.
Один из австралийцев, жена которого ушла к другому мужчине, сказал ему: "Зачем ты увёл у меня жену? Она собирает много пищи, и так как у меня нет других жён, я хочу получить её назад".
Но несмотря на то, что женщины добывали большую часть пищи, несли подавляющую часть забот, связанных с уходом за детьми, и выполняли множество других обязанностей, их значение в жизни общества оценивалось много ниже, чем значение мужчин. Похороны женщины, как правило, сопровождались более скромной и менее сложной обрядностью, чем похороны мужчины. Отмщение за убийство женщины, не считалось делом столь важным и необходимым, как месть за смерть взрослого инициированного мужчины. Обида или физические увечья, нанесённые женщине, гораздо реже бывали отомщены, чем обида или увечья, полученные мужчиной.
На примере всё тех же австралийских аборигенов антрополог Шарль Летурно хорошо резюмировал все выше изложенные тезисы: "Во время перекочёвок женщина укладывает и несёт на себе весь домашний скарб. Мужчина идёт впереди, с пустыми или почти пустыми руками, ему приходится нести только лёгкое оружие, тогда как женщины следуют за ним нагруженные, как вьючные мулы, четырьмя-пятью корзинами, доверху полными провизией. Если в одной из корзин сидит ребёнок, то это не мешает матери нести на плече и другую, побольше. Пища мужчин состоит главным образом из мёда, иногда, случайно, из яиц, дичи, ящериц, но вообще он приберегает для себя животную пищу, предоставляя жене и детям питаться растительной и добывать её, где угодно. Для мужчины охота прежде всего спорт, а не способы добывания пропитания для семьи, кормить семью — не его дело, он не признает, чтобы роль мужа налагала на него какие-нибудь обязанности. Он живёт в своё удовольствие, уходит на охоту, лишь только обсохнет роса на траве, и возвращается уже под вечер, иногда с пустыми руками, пожрав на месте пойманную добычу" (цит. по Крадин, 2006, с. 394).
Европейский торговец, в XVIII веке контактировавший с канадскими индейцами, описывал, как один из них скупал себе жён у разных племён (у него их было семь). "Почти каждая была под стать хорошему гренадеру. Матонаби заметно гордился высоким ростом и силой своих жён и частенько говаривал, что редкая женщина способна тянуть более тяжёлую поклажу. И хотя они были мужеподобны, он предпочитал их товаркам более хрупкого телосложения" (Моуэт, 1985). Далее автор сообщает, что в женщинах очень ценится среди прочего умение "переносить сто сорок фунтов (около 63 кг — С. П.) на спине летом или вдвое больше тащить за собой по снегу зимой". Этнографы вообще утверждают, что в доколониальный период у индейцев американского севера сани таскали именно женщины, а создание же собачьей упряжки стало возможным, только когда европейцы завезли ружья, что позволило индейцам лучше охотиться, а значит, содержать и кормить достаточно собак (Шнирельман, 1980, с. 144). Как видно, не только верблюды, но и собаки освобождали женщин.
Быт новогвинейских папуасов выглядел так: "впереди шёл муж, в руках которого не было ничего, кроме лука и стрел, а позади плелась жена, сгибаясь под тяжестью собранного хвороста, плодов и младенца. Мужские охотничьи вылазки, похоже, затевались в основном ради возможности провести время с друзьями: изрядную часть добычи съедали сами охотники прямо в лесу. Женщин продавали, покупали или бросали, не спрашивая их согласия" (Даймонд, 2013).
Аналогично был устроен быт монгольских кочевников, в XIII веке описанный итальянским монахом-путешественником: "Мужчины ничего вовсе не делают, за исключением стрел, а также имеют отчасти попечение о стадах, но они охотятся и упражняются в стрельбе. Женщины их все делают полушубки, платья, башмаки, сапоги и все изделия из кожи, также они правят повозками и чинят их, вьючат верблюдов и во всех своих делах очень проворны и скоры" (цит. по Крадин, 2006, с. 395).
"На собирательной стадии женщина является вьючным животным и служит для переноски всякого рода тяжестей. Женщина, как вьючное животное, проявляет большую выносливость. Она переносит тяжести на плече, или на голове, или на спине, при помощи особой лямки, перекинутой через лоб или перетянутой через грудь" (Богораз-Тан, 1928, с. 75).
Такие же описания оставили путешественники по Дагестану второй половины XIX века, называя местных женщин "несчастными женщинами кавказских гор, работающими, как вьючный скот, и не только под старость, но и в 30 лет уже не могущими распрямить свой стан! В облегчение полевых работ дидойских женщин нигде не видно было и ишака, этого единственного существа, участь которого в горах может сравниться с участью женщин. Но нет, ишаки в Дагестане всё же в большей холе, чем женщины!" (Воронов, 2011, с. 321).
Как видно, эксплуатация женщины свойственна самым разным культурам всех частей света — как охотникам-собирателям, так и земледельцам, и скотоводам, а раз так, то почти наверняка такое положение дел уходит корнями в глубокую древность. Как показывают некоторые реконструкции, благодаря одной успешной загонной охоте древний человек мог добывать сразу около 13,5 тонн мяса. Это очень внушительно. И чтобы затем доставить всю эту дичь в лагерь, одному мужчине требовалось нести около 45 кг, совершив около шести ходок. На основании этого учёные справедливо полагают, что в транспортировке мяса участвовали и женщины, и подростки (Файнберг, 1980, с. 93). А исходя же из всего описанного выше, можно даже предположить, что Мужчина вовсе не участвовал в этом процессе, а только лишь женщины и подростки. Знаменитый скелет 9–10-летнего ребёнка (поначалу ошибочно считавшегося девочкой) со стоянки Сунгирь (около 30 тыс. л. н.) имеет деформации, указывающие, что он регулярно переносил тяжести на голове (Бужилова, 2005, с. 70).
Выше не зря было отмечено, что раз когда-то в древности за Мужчиной была закреплена Великая Охота и сопутствующие ей ритуалы, за женщиной же осталось закреплено фактически всё остальное. И когда исполины мегафауны в итоге вымерли, женщина оказалась единственным реальным кормильцем всей группы. И мужчин тоже.
Порой возникают сообщения, что в древности и женщина могла охотиться на мегафауну наравне с мужчиной. Но это маловероятно, так как подобные догадки строятся лишь на факте обнаружения в женских захоронениях охотничьих орудий, что, однако, не даёт уверенности в участии женщин в охоте: известны и детские захоронения 3-х лет, где также были погребены орудия охоты (Potter et al., 2014), что вполне может указывать, что к усопшим могли класть вещи участников погребального обряда, просто в знак уважения или скорби.
Что указывает, что охота на крупную дичь была закреплена сугубо за мужчинами?
1. Почти во всех культурах существует стереотипная связка: охотник — это мужчина.
2. Основные гендерные факторы, приписываемые мужчине, больше подходят именно для охоты (отвага, небрежение болью, ловкость, бесстрашие и т. д.)
3. Есть мясо — привилегия мужчин.
