Великая Охота и рождение гендера

Древний человек охотился уже около 1,5 млн. лет назад. Накапливается всё больше данных даже о причастности человека к исчезновению мегафауны на всех континентах. Если в прежние эпохи также случались массовые вымирания, то именно при человеке эти вымирания становятся сильно избирательными — около 125 тысяч лет назад начинают вымирать главным образом крупные виды, тогда как вымирания, обусловленные климатом, прежде не были связаны с размерами животных (Smith et al., 2018). С другой стороны, удивительным образом так совпало, что на всех континентах мегафауна вымирала вскоре после прибытия туда человека (Буровский, 2010). Особенно показателен пример Австралии, где гигантские животные исчезают около 50–40 тысяч лет назад, как раз через несколько тысячелетий после прибытия первых людей, в то время как ощутимые климатические изменения в регионе произошли лишь ещё через 25–20 тысяч лет (Пучков, 2010, с. 459). Анализ массива данных по разным континентам показывает, что, хотя изменения климата и могли внести свою лепту в сокращение мегафауны, всё же решающим фактором оказалась именно человеческая охота (Bartlett et al., 2015).

Другим косвенным свидетельством причастности человека к уничтожению мегафауны оказывается тот факт, что в Африке и в Азии мегафауна пострадала меньше всего (остались слоны, бегемоты, носороги и др.), а вот самые же масштабные вымирания произошли на новых континентах — в Австралии и в обеих Америках. Учёные объясняют это феноменом совместной эволюции животных и человека: зародившись и развиваясь в Африке, предки человека не менее 4 миллионов лет существовали бок о бок с другим зверьём, и когда позже постепенно стали практиковать охоту, животные выработали приспособительные механизмы к этому, научились избегать опасного двуногого хищника, бояться его. При расселении же на территории новых континентов человек сталкивался со стадами совершенно непуганой дичи, ещё не выработавшей никаких рефлексов на это новое двуногое существо — человека. В Азию предки человека (Homo erectus) проникли ещё около 1,5 млн. лет назад, где, видимо, потихоньку и развивали своё охотничье ремесло, что давало фауне время приспособиться, как это происходило и в Африке. Если животные этих регионов научились держаться от человека подальше, это значит, он действительно уже тогда представлял для них угрозу.

С трудом представляется, как человек, выработав все охотничьи навыки и соответствующий инструментарий, смог бы удержаться от охоты на этих гигантов. Ведь даже современные маленькие пигмеи успешно практикуют охоту на слонов. Так что могло заставить и древнего человека не делать подобное? Известны и останки древних слонов с застрявшими в них около 400 тысяч лет назад копьями (Дробышевский, 2017; Файнберг, 1980, с. 87), и наскальные рисунки, изображающие коллективную охоту на стада крупной живности. Наших собратьев неандертальцев современная наука чётко расценивает как специализированных охотников на крупных животных, по уровню потреблению мяса с которыми могли сравниться лишь гиены, волки и медведи (Добровольская, 2009). Если в местах обитания неандертальцев водились мамонты и шерстистые носороги, то именно их останки в рационе неандертальцев в первую очередь и обнаруживаются, и только если в некоторых районах таких гигантов не было, тогда охота велась на диких быков и лошадей. Анализ найденных зубов показывает, что даже двухлетние дети неандертальцев уже питались мамонтом (Добровольская, 2005). Известны останки древних людей с признаками заболеваний, обусловленных переизбытком животной пищи в рационе (там же). Современные исследования показывают, что этот суперохотник неандерталец мог вымереть только в одном случае — если наши предки превосходили его в охотничьих навыках (Timmermann, 2020). То есть Человек разумный, пришедший в Европу, непременно должен был отнять у неандертальцев всю дичь — всех этих мамонтов, носорогов и буйволов. Так что поводов сомневаться в охоте на мегафауну нашими предками очень мало. На данный момент известно, что около 200 тысяч лет назад Человек разумный точно успешно охотился на больших копытных (оленей и даже древнего тура), причём среди прочих останков мелкой дичи почти не обнаруживается (Yeshurun et al., 2007). Опять это игнорирование мелкой дичи и выбор крупной. Как видно, это очень древняя традиция — как минимум с 200-тысячелетней историей.

Иначе говоря, вряд ли стоит недооценивать роль охоты в жизни древних людей. Изобилие животных в древности не могло не сказаться на образе жизни человека. Он охотился и охотился активно. Этим древний человек и должен был отличаться от современных охотников-собирателей, охота которых выглядит более чем скромной. Но как охота на мегафауну могла сказаться на образе жизни древнего человека? И действительно ли главной была роль мяса или же охоты самой по себе как рискового и эффектного мероприятия?

На примере современных охотников-собирателей мы знаем, что охота — это прерогатива мужчины, не женщины. Даже если в условиях современности за счёт охоты мужчины добывают мало пищи, они всё же держатся за этот образ поведения и не желают отступать. Всё тот же Джаред Даймонд, анализируя быт различных племён, подчёркивает, что сейчас их мужчины приносили бы куда больше пользы, если бы вдруг переключились на собирательство, а не охоту. Но этого не происходит. Не происходит уже много лет, а вероятнее, даже тысячелетий. Даймонд применяет очень ловкие формулировки, подчёркивающие суть происходящего. Он пишет: "В своём стремлении к большим, но ненадёжным ставкам мужчины напоминают азартных игроков, которые хотят во что бы то ни стало сорвать джекпот: в долгосрочной стратегии игроки извлекали бы большую выгоду, положив деньги в банк и получая небольшой, но предсказуемый процент". Что африканские, что новогвинейские мужчины "упорно продолжают охотиться, хотя их добыча очень скудна". Зачем они это делают?

Терминология Даймонда, отсылающая к азарту и кушу, очень интересна. Невольно вновь на ум приходит "престижная экономика" с её ролью социального статуса. Европейские богачи, в XIX–XX веках так стремившиеся в колониальную Африку ради охоты на слонов, львов, буйволов и носорогов, демонстрировали это во всей красе. Гигантских животных уничтожали не с целью пропитания, а с целью добычи трофеев, для утверждения собственного величия и статуса. Целью был престиж. И, возможно, всё это могло возникнуть задолго до европейских колонизаторов XIX века.

Первобытные женщины, в стремлении прокормить своё потомство, занимались куда более прозаическими делами, как то же собирательство или добыча мелких животных, а вот мужчины, оторванные от этой необходимости, были увлечены куда более интересным занятием — Великой Охотой на гигантских зверей. Для них это могла быть просто Большая Игра, полная азарта, соревновательности и решающая вопросы престижа.

Подозрения, что целью Великой Охоты могло быть вовсе не желание прокормить своих соплеменников, а именно вопросы престижа, начали высказываться ещё в 1990-е, а позже фактов накопилось столько, что антрополог Джон Спет в книге "Палеоантропология и археология охоты на крупную дичь: белок, жир или политика?" подробно излагает такой вариант подхода (Speth, 2010). На эти мысли наводит и тот факт, что древние люди часто уничтожали зверья куда больше, чем могли унести. В 1960-е в это было названо плейстоценовым перепромыслом (overkill) (Martin, 1966). Хищническое истребление животных в количестве больше нужного для пропитания и хозяйственных нужд отмечали многие исследователи (Буровский, 2010). На территории Евразии известны крупные жилища из костей мамонтов, на сооружение которых уходили кости до 30–40 особей. Успешная коллективная охота позволяла уничтожать целое стадо гигантов за раз, если коллективу охотников удавалось загнать его в заранее подготовленную ловушку или овраг. В таких условиях не представляется удивительным, что часто охотники просто оставляли часть туш прямо на месте — для них это было слишком много. Не редкость, что на некоторых стоянках древних людей археологи обнаруживали кости крупных животных лежащими в анатомическом порядке — это говорит о том, что эти туши даже не разделывали, а просто бросали.

Учитывая всё это, Спет замечает, что хотя охота на крупных животных, безусловно, и приносит съедобную отдачу, мотивирующий же фактор, лежащий в основе эволюции охоты на крупную дичь, скорее всего, лежит в социально-политической сфере, а не в том, чтобы принести еду на семейный стол. Охота на крупных животных исторически возникла "как форма дорогостоящей сигнализации, способ для мужчин продемонстрировать свою ценность, мастерство, надёжность и пригодность в качестве товарищей и партнёров по альянсу". В этом плане интересны наблюдения за современными племенами, мужчины-охотники в которых также немалую часть добытого мяса съедают прямо на месте, разделяя между собой, — в деревню же они несут лишь остатки. Даже у известного своим равноправием африканского народа хадза есть ритуал, в секретной обстановке которого мужчины поедают самые жирные куски добытого мяса, считающиеся священными, — женщины на ритуал не допускаются под угрозой изнасилования и даже смерти (Power, Watts, 1997). Про канадских индейцев было известно, что они "женщин держат на расстоянии и ставят очень низко. Даже жёнам и дочерям вождя не положено приступать к еде, пока все мужчины, включая слуг, не закончат трапезу. Поэтому в голодное время женщинам нередко не достается ни крошки. Естественно, наверно, предположить, что они питаются тайком, но делать им это приходится с величайшими предосторожностями — разоблачение грозит сильными побоями" (Моуэт, 1985). Исследование костей китайцев 3–4 тысячелетней давности показывает, что женщины питались хуже мужчин, отчего страдали заболеваниями костей, вызванными недостатком железа и витаминов (Dong et al., 2017). Несмотря на то, что в хозяйстве той эпохи уже были одомашненные коровы и овцы, в рационе женщин преобладала в основном растительная пища, а мясо употребляли мужчины. Как упоминалось выше, даже в начале XX века в крестьянских семьях Европы обычным делом было, что "лучшие куски мяса получали лишь мужчины, а женщины довольствовались кусками худшего качества" (Зидер, 1997, с. 50). У некоторых австралийских аборигенов "женщины, независимо от их возраста или репродуктивного статуса, обычно получали меньшую долю мяса, чем мужчины; и им часто не разрешалось есть животный жир […] Порядок приоритета распределения пищи — старики, охотники, дети, собаки и женщины" (Speth, p. 158).

Здесь главным снова становится вопрос о необходимости охоты на мегафауну в те далёкие времена — насколько это действительно было целесообразно и жизненно важно? Ведь современные племена охотников-собирателей успешно живут при минимальной добыче мяса. То есть охота на мегафауну не обязательно являлась неизбежным и необходимым элементом жизни древнего человека. Просто однажды мужчины этим занялись. Вероятно, это был лишь вопрос эффектности и престижа. Даже изучение охоты современных аборигенов показывает, что осуществляется она совсем не ради самого мяса, а больше именно для демонстрации мужчинами самих себя — в антропологии это даже получило название хвастовства или выпендривания (showing off — см. Hawkes, 1991; Hawkes & Bleige Bird, 2002). В этом плане древняя Великая Охота оказалась неким подобием грандиозного спортивного состязания, в которой мужчины подтверждали своё право претендовать на звание Мужчины. Избыток же добываемого мяса при этом был лишь приятным бонусом.

В книге "Insipiens: абсурд как фундамент культуры" я развил мысль, что многие аспекты человеческой культуры были развиты именно на почве древнего соперничества между мужчинами, где главной ценностью был престиж, слава. И лучшей базы, чем охота на животных-исполинов, для этого дела не придумать. Трудность реального осмысления феномена охоты в том, что её полезность кажется объективной — люди охотятся, чтобы есть мясо. Но это представление кажущееся. Если сместить взгляд на эмоциональную и социальную составляющую охоты на крупного зверя, то можно увидеть картину в совершенно ином свете. Этнографы всегда отмечали роль мужских эмоций в случае успешной охоты: это кураж, экстаз, неописуемый восторг от победы над зверем. При этом важно, что охота на мелкого зверя или птицу среди охотников носит менее престижный характер, а порой за охоту даже не считается (Веселова, 2014). Про охоту у андаманцев этнографы прямо замечают, что это "не просто труд, средство добывания необходимого пропитания, а и развлечение, спорт, волнующее коллективное действие" (Маретина, с. 51). То есть дело не в мясе как таковом. Дело именно в риске и умении победить солидного зверя.

Как известно, африканские пигмеи охотятся и на слонов, но делают это очень редко. Почему? Да потому что в этом нет необходимости: пигмеям хватает и другой еды, включая дичь поменьше (антилопы, окапи и дикие свиньи). Убийство же слона даёт шанс для бравады, демонстрации охотничьей удали и повышения личного престижа — для этого отдельные представители готовы потратить несколько дней на выслеживание слоновьего стада. Если послушать самих пигмеев, то они прямо признают, что убивают слонов для утверждения собственного величия. Натуралистка Энн Патнем описывала тот редкий случай, когда престарелый пигмей сразил слона, и объяснение героя было таким:

В этом монологе всё говорит само за себя.

Отдельно интересно, что после удачной охоты как пигмеи, так и другие африканские народы устраивают представление, в котором наглядно демонстрируют, как охотник-герой выслеживал добычу и убивал её — это по-настоящему костюмированное шоу с танцами. И оно может длиться несколько часов. Вполне возможно, что театр как таковой когда-то развился именно из этих охотничьих обрядов древности (Арсеньев, 1981), целью которых было восхваление удали конкретного охотника или целой их группы.

В Древней Греции Олимпийские игры имели сакральный характер, в связи с чем доступ женщинам на них был закрыт, только лишний раз свидетельствует о том, что борьба за престиж всегда была сугубо мужским делом. Почти наверняка и древняя охота на мегафауну носила такой же спортивный характер, пока женщина занималась реально необходимым ежедневным трудом — собирательским промыслом, результативность которого всегда гарантирована. Наблюдения за некоторыми охотничьими культурами современности также дают основания считать охоту во многом аналогом спортивного состязания. "В процессе охоты человеку важно проявить своё умение добыть зверя, "перехитрить его". Это своеобразная "игра" с диким животным. Таким образом, охотничья удача связана не просто с взаимодействием с окружающей средой, способной вознаградить охотника за его старания, она связана ещё и проявлением смекалки, навыков" (Давыдов, 2014). "Охота предполагает ловкость и смекалку охотника. Охота опасна встречей с хищником, более хитрым и сильным, чем человек, прежде всего с медведем. И, возвращаясь к этимологии названия промысла — "охота", укажем на испытываемый в процессе промысла страстный азарт […]. Поскольку охота (и особенно промысел активный — с ружьём) является по преимуществу мужской практикой, мы имеем дело с мужскими гендерными ценностями" (Веселова, 2014).