– Я чай поставила, ― сказала она. ― Да вы присаживайтесь. Что же стоять-то… Простите, я не запомнила…
– Илья Андреевич Сергеев, ― снова представился Полуянов.
– Очень приятно. А меня зовут Лена. Селина Елена Владимировна.
– Вы уж извините нас за вторжение, ― виновато промолвил Полуянов. ― Мы с товарищами, ― он показал на нас с Сарычевым рукой, ― сейчас проездом в Москве. Командировка в Тольятти. Сегодня вечером в поезд, а в Москве у нас пересадка. Вот за машинами отправились. Будем гнать для нашей фирмы в Астрахани…
Селина понимающе кивнула.
– А мой так и не знает про вашего деда, ― печально проговорил Полуянов, немного склонив голову. ― А давно он умер?
– Да, в девяносто первом году после болезни, ― ответила женщина. ― Ему семьдесят лет было.
– Мой отец тоже болеет, ― полностью погрузившись в свои фантазии, очень достоверно и грустно сказал Полуянов. ― Уже и ходит еле-еле. Шутка ли, восемьдесят пять лет. Но пока в полной памяти и старается быть бодрым. Вот вспоминает старых товарищей… Он с вашим дедом встречался в семидесятых, оттуда и запомнил адрес.
Между Полуяновым и Еленой Селиной завязался разговор. Вскоре на столе появились чайник, чашки и нехитрое лакомство в виде конфет и печенья. Поражённые способностью Полуянова влиться в ситуацию и с необычайной уверенностью и плодотворностью выдумывать, мы с Сарычевым пили чай, иногда поддерживая Полуянова кивками головы и короткими фразами. Сам Полуянов говорил много, но неопределённо, он боялся выдать своё абсолютное незнание предмета разговора и старался скрыть это за шелухой ничего не значащих выражений, живописуя вымышленные картины из жизни своей и своего придуманного отца. Полуянов тщательно подбирал слова, чтобы, с одной стороны, не вызвать подозрения у хозяйки, с другой стороны, подвести женщину к интересующей его теме военной службы её деда. Но Елена Селина, вероятно, совсем не замечала кружащегося вокруг неё тумана слов. Она оказалась на редкость открытой, доброжелательной и общительной женщиной. Найдя благодарного собеседника, она с удовольствием рассказала ему о своей семье. Так мы выяснили, что Селин Виктор Иванович с конца войны после демобилизации до своей смерти жил в этой квартире. Его жена умерла ещё раньше, чем он, в восемьдесят шестом году. У них был единственный сын – Владимир. Владимир Селин жив-здоров, живёт в Москве, работает в каком-то государственном учреждении. У него две дочки – Елена, с которой мы сейчас и познакомились, и Надежда. Пришлось удивиться проницательности Полуянова. Виктор Селин, как он и предполагал, участвовал в Великой Отечественной войне, был лейтенантом, танкистом, дошёл до Берлина. Как только Полуянов незаметно выудил у Елены, что её дед был танкистом, он сразу же «вспомнил» пару военных историй, которые ему «рассказывал» отец. Полуянов говорил, говорил, не забывая по-доброму искренне улыбаться и смущённо заглядывать в глаза собеседницы, а Елена внимательно и доверительно слушала его, загипнотизированная его откровениями, и уже не видела в нём абсолютно незнакомого человека, ворвавшегося в её квартиру всего лишь час назад.
– Мать рассказывала, какая была радость, когда отец в деревню вернулся с фронта – я этого всяк не мог помнить, потому что появился на свет через десять лет после окончания войны. Я у них поздний ребёнок был, ― говорил Полуянов. ― Так вот, мать говорила, что отец привёз с собой серебряную зажигалку с гравировкой и трофейный велосипед. Завидный был по тем временам жених. В июне сорок пятого мать с отцом и расписались.
– А мой дед, кроме ранения в ногу, ничего с войны не привёз, ― печально сказала Елена и задумалась; мы замерли в ожидании. ― Хотя нет, он что-то жене своей, то есть бабушке моей, ― быстро пояснила женщина, ― подарил такое… Серебряное кольцо, кажется, с изумрудом… Но бабушка его не взяла – боялась чужого, говорила, что к добру это не приведёт… Да и он какой-то необычный был, больше похож на мужской, очень старинный, с непонятными надписями. ― Я услышал, как Сарычев часто задышал и заёрзал на диване. Он хотел было открыть рот и что-то спросить, но Полуянов остановил его взглядом. ― Бабушка перстень так и не надела ни разу, положила в коробочку и подальше спрятала, ― продолжила свой рассказ Елена Селина. ― Позже, правда, уже в начале семидесятых, они с дедом решили проверить, настоящий ли камень в нём. Через знакомых обратились к одному любителю камней. Ювелиром тот не был, но в камнях разбирался очень хорошо. Он изучил перстень прямо при них и сказал, что оправа действительно серебряная, а камень не изумруд, качественная, но имитация под изумруд.
– Ну, этот любитель мог и ошибиться, ― вырвалось у Сарычева, который, видимо, хотел этими словами вернуть себе надежду.
Елена Селина пожала плечами:
– Мог, конечно. Ведь он не специалист был, хотя и знающий человек. Как же его фамилия была… ― Селина сморщила лоб, пытаясь вспомнить. ― Мама ещё говорила, что он в своё время был главным редактором журнала…
Я приподнялся со своего места, а Полуянов выжидательно, чуть с прищуром, посмотрел на Селину.
– Ракицкий! ― выпалила та. ― Точно, Ракицкий…
Сарычев шумно выдохнул.
– После смерти деда этот перстень моей старшей сестре достался, Надежде, ― добавила Селина.
Полуянов опёрся руками о колени.
– Засиделись мы у вас, ― сказал он, улыбнулся и пояснил: ― Мы собирались ещё в магазин съездить. Да и вас, вероятно, напугали – нагрянули без предупреждения. Вы уж извините, ради бога.