Заметив мое замешательство, Ник уточнил с улыбкой:

– Ты прочла про меня в «гугле», да?

– Обычно я использую «яхо», – попыталась уйти от ответа, но затем все же призналась: – Да, читала, еще перед собеседованием.

– Так вот. Никакой я не гений, мои родители были здешними бомжами. Точнее, как они себя величали, сопротивленцами. Ты же в курсе движения свободы Гавайям?

Неприятный холодок прошелся по спине, но я все-таки созналась:

– Кажется, что-то об этом читала. А ты из них? Тех, кто флаги переворачивают, да?

– Нет, я нет. Но мои родители были.

– И как они сейчас? – спросила, вспоминая свою фотографию. Неужели он все это выдумывает, чтобы меня подбодрить?

– Не знаю, – честно признался он. – Меня забрали органы опеки. За что я, безусловно, благодарен.

– Почему? – вначале спросила, а потом поняла, как нетактично поступила. Если захочет, сам расскажет. Что он и сделал:

– Все деньги, которые подкидывали приезжие в выставленную на дороге коробку, а ночевали мы в парке у ратуши на острове Гавайи, родители неизменно тратили на всякую гадость.

И после этих слов Николас замолчал, а я не стала расспрашивать. Затем, словно опять включив пластинку доброжелательности, он подскочил и протянул руку, чтобы помочь мне подняться.

А после бодренько уточнил:

– Ты голодна?

На самом деле зверски проголодалась, но сказала лишь:

– Немного.

– Тут есть одно местечко, пойдем.

Протянув мне мою доску и трос от неё, чтобы тот не влачился по песку, Хартвин точно так же подхватил свой серф, и мы занырнули в облагороженную лесную чащу, явно прореженную служащими отеля, ибо ухоженный вид травы да стриженные зеленые кусты никак не походили на дикорастущую флору.