Такими словами знакомил нас со своим представлением о будущем Цыган, директор прогимназии. Должна признаться, что я впервые задумывалась о таких вещах, я была еще до смешного незрелым фантазером и романтиком, неизвестно зачем выбравшим такую несентиментальную профессию, как медицина, не допускающую никаких отклонений от безжалостной реальности. Во мне бурлила тогда какая-то сложная смесь придуманных и подлинных переживаний, мне трудно было разглядеть свою тогдашнюю жизнь в ее истинных очертаниях, а будущее виделось и вовсе неясно — какой-то благоухающий голубовато-розовый туман. Мысли Цыгана были для меня совершенно новыми, да и не место было этим мыслям в кустах над Охотничьим домиком, в котором еще жил наш мертвец.

Парнишка слушал своего учителя, не спуская с него влюбленных глаз. Его прогнозы он принимал на свой счет. Но как он понимал слова учителя, каким представлялся мир будущего этому сельскому пареньку, первым самостоятельным шагом которого был уход в партизанский отряд, который сразу взял самый высокий в жизни тон, и как он представлял себе повседневную мелодию будущего? Будет ли этот самый высокий тон всегда звучать в его ушах?

Так в разговорах прошел день. Чем ниже спускалось солнце к лиловатым округлым холмам напротив нас, тем явственнее ощущалось напряжение в нашем укрытии. Второй раз мы смотрели на закат, прямо перед нами солнце касалось гребня гор, и он вдруг ощетинивался верхушками деревьев. Потом солнце начинало медленно исчезать и словно непрерывно ускоряло ход, так что в конце концов все завершалось за несколько секунд, и начиналась вторая часть заката, когда небо светится, не отбрасывая теней, все тона сумерек переливаются один в другой, освещение становится все более синим и наконец застывает в самом своем сокровенном темно-лиловом цвете.

В этот вечеру нас было более чем достаточно времени, чтобы любоваться закатом, потому что «штайер» капитана Янакиева запаздывал. Давно миновал час, когда он приехал накануне. Во дворе Охотничьего домика зажгли большие лампы, люди с террас постепенно расходились, детей увели в комнаты. Вчерашняя компания снова отправилась в ресторан, но без капитана.

— Он может и не приехать, — сказал Цыган.

Парнишка шумно вздохнул.

— Приедет, — сказала я. Мне хотелось их успокоить.

Цыган качал головой и задумчиво поглаживал свой длинный нос.

— Может быть, надо было действовать вчера, — сказал он. — Проявили излишнюю самоуверенность и сорвали задание.

— Приедет, — повторила я. — Будем ждать, пока он появится. Хоть неделю.

— А есть и пить? — спросил парнишка.

Да, пища и вода у нас были рассчитаны на три дня. В эти три дня входил и день на возвращение в отряд.

— Ничего страшного, — сказала я. — Я могу пойти в село, не вызывая подозрений... Я не такая заметная личность, как ты, Цыган. Дай только команду, и увидишь, как я справлюсь... Почему бы вам не разрешить мне спуститься в ресторан, кстати, я узнала бы там что-нибудь о капитане. Спросила бы кого-нибудь из его компании, почему его нет.

— Только этого не хватало! — воскликнул Цыган. — Не сомневаюсь, милая, что ты способна на все эти глупости. Поэтому лежи и не рыпайся. Твое дело оставаться здесь и смотреть, что происходит. Ясно? От тебя требуется только одно — не проявлять никакой инициативы!

— Послушай-ка, — ответила я. — Я тоже умею стрелять.

— Думай о своей медицине!.. Научись лучше спасать людей, чем их убивать. Для этого есть другие.

— Ты, что ли? Ты ведь учитель.

— Сейчас я не учитель.

— И я не врач.

— Нет, ты лекарша, — поддержал парнишка своего учителя.