Лаврентий тонко захихикал, отворачиваясь, а поп Гавриил, немного подумав, веско пророкотал:

— Пожалуй, золотые слова.

— Нет, ты погоди, кум, смеяться, — продолжал Кондратий развивать свою мысль. — Нас мало, а их тысячи, этих голоштанников-то, вроде наших найманских Гарузовых и Лабырей.

— Пусть их хоть миллион будет. Да разве в такой драке большинство когда-нибудь побеждало?

— А их и вправду миллион, Кондратий Иванович скостил немного, — сказал поп хихикающему Лаврентию.

— Все одно, все одно, — повторил Лаврентий, отмахиваясь от попа рукой.

— Будущее покажет, как повернется дело, — сказал Кондратий и начал опять разливать самогон.

Поп говорил как бы сам себе, соглашаясь с Кондратием:

— Да, насчет капиталу ты правду сказал. Это оно так и будет. Народится новый капитал и посильнее вашего, посильнее всяких оружий.

— Оружие со счета тоже скидывать не надо. Может, кое-где придется и его в ход пустить, если капитал не осилит, — ответил ему Кондратий.

— Про такие вещи, кум, — и вслух! — зашикал на него Лаврентий, пугливо оглядываясь по сторонам.

— Да здесь все свои, — успокоил его Кондратий.

Артемий Осипович, не дожидаясь других, молча опрокинул в рот налитый стакан, взял щепотку соли и положил на язык.

— Не верю я всему этому, — мрачно прогудел он, словно из пустой бочки.

Потом он опустил лохматую голову на стол и, поворачивая ее из стороны в сторону, завыл старинную песню:

Но песня, к радости окружающих, неожиданно оборвалась. Артемий Осипович поднял голову и попросил налить ему еще. Кондратий подвинул было ему тарелку с мясом, но он оттолкнул ее и подставил стакан. Когда ему налили, он, прежде чем выпить, долго смотрел сквозь вонючую жидкость на дно стакана, словно хотел разглядеть там свой завтрашний день, но самогон был такой же мутный, как и его глаза.

Кондратий в это время наставительно говорил Лаврентию Захаровичу:

— На нашем месте, кум, теперь надо чаще поглядывать по сторонам, чтобы знать, в какую сторону идти, не напролом, а ощупью: сначала попробовать, можно ли ступить, а то провалишься…

— Золотые слова, — басил ему в ответ отец Гавриил.

А Лаврентий Захарович тихо хихикал.