– Час пробил... Болога! Готовься!.. – голосом осипшего оракула произнес претор и тут же исчез.

Апостол перешагнул через порог и замер, пораженный невиданным зрелищем. Весь двор заполонили военные в таинственно поблескивающих касках. У каждого в руках был горящий смоляной факел. Это было похоже на факельное шествие в день великого празднества. Пламя сухо потрескивало, распространяло вокруг удушливый запах дыма и гари. Здание штаба при свете многочисленных огней ярко и резко выделялось на фоне темного холма, а над коньком крыши, словно воздетые к небу длинные худые руки молящихся монахов, чернели тени высоких стройных деревьев.

При виде этого зрелища Болога ужаснулся, по телу его пробежал озноб, трясущимися руками он нахлобучил шляпу на глаза, чтобы ничего не видеть.

– Шагом марш! – скомандовал откуда-то из темноты визгливый голос претора.

Апостол хотел спуститься со ступенек крыльца, но ноги будто одеревенели, он не мог ступить и шагу. Оказавшийся рядом священник подхватил его под руку, и, обрадовавшись неожиданной опоре, Апостол смело ступил на мягкую травянистую землю двора. До слуха доносилось лишь сухое потрескивание факелов да тяжелое уханье солдатских кованых сапог. Вдруг откуда-то слева, из-за плотного ряда конвоиров и солдат, донесся протяжный и звучный похоронный плач. Апостол узнал голос Илоны, но не повернул головы, а лишь крепче сжал руку священника.

Вышли на ровное шоссе. Несколько факелов погасло и распространяло вокруг только дым и чад. Плач позади затихал, с каждым шагом становился все глуше, тише, отдаленней. И вскоре совсем утих.

Свернули вправо. Апостол чуть слышно спросил священника:

– Куда идем, отче?

Горькое отчаяние его души озарил слабый луч надежды: «А вдруг!..»

Опять свернули и прошли под кирпичным виадуком, затем по наведенному из свежевыструганных досок мостку через речушку.

– Куда идем, отче? – повторил свой вопрос Болога, увидев незнакомые ему места.

Ноги были как ватные, удивительно, как он умудрялся ими ступать, ему казалось, что он парит в воздухе.

– Прости, Константин, что приношу тебе страдание, – покаянным голосом проговорил он и еще крепче сжал руку священника, который держал перед ним крест.

Ботяну шел, бормоча молитвы. Апостол слушал и не понимал. Все более обеспокоенный незнакомой дорогой и неизвестностью, ожидающей его, он и в третий раз с горечью спросил: «Куда идем, отче?»

Дорога стала карабкаться на откос отлогого холма, речушка и мостик остались далеко справа. Апостол слышал отовсюду тяжелое дыхание запыхавшихся людей.

– Не понимаю, как иду, ноги совсем отнялись... парю в воздухе... – тихо сказал он священнику.

Ботяну, не отвечая, все шептал молитвы. Испуганный невнятным бормотаньем, Апостол еще тяжелей повис на его руке.

Наконец подъем кончился. Вблизи снова послышался шум воды. Апостолу казалось, что дорога длится уже невесть сколько и конца ей никогда не будет. Ноги отказывались идти, он все сильной и сильней опирался на руку священника, который весь ушел в молитву.

– Скоро ли? Сил нет! – с мольбой и надеждой спросил Болога, не смея поднять глаз.

– Терпи, сын мой, терпи! – ободрил священник.