Книги

Лес повешенных

22
18
20
22
24
26
28
30

– Тридцать суток ареста! – взмахнув стеком, рыкнул генерал и, тронув двумя пальцами щеточку усов, распорядился: – Немедленно назначить другого палача!

– Капрал, вы назначаетесь палачом! – торопливо распорядился и претор и облегченно вздохнул.

– Как так? Господин претор!.. За что же?.. Христом-богом молю... Увольте! Помилуйте... – взмолился капрал.

Претор совершенно растерялся и, в отчаянии, сбитый с толку, опять стал жаловаться генералу на недисциплинированность подчиненных. Генерал, взбеленившись, прошипел сквозь зубы:

– Прекратите, капитан!.. Делайте свое дело!..

Вечерело. На тропинке под охраной четырех конвоиров, вооруженных винтовками с холодно поблескивающими кинжалами штыков, и в сопровождении старенького священника показался осужденный в накинутой на плечи шинели с поднятым воротником и в фетровой шляпе. Шел он спокойной, размеренной походкой, опустив голову, а следом тянулась целая вереница солдат и офицеров, запыленных, грязных, оболваненных уродливыми металлическими касками, в видавших виды линялых мундирах, пропахших въедливой окопной вонью. Людей этих намеренно привезли с фронта зрителями на казнь.

Бедный капрал затравленно и тупо смотрел в рот чахлому скелетоподобному фельдфебелю, который с важностью давал ему необходимые наставления.

Налетавший порывами пронизывающий сырой ветер изредка ворошил листья, гнал их в сторону кладбищ, дул в спины идущим, как бы принуждая их убыстрить шаг.

Осужденный приблизился и остановился у края свежей могилы, заглянул в ее зияющую пасть и невольно содрогнулся.

– Господь милостив, – сочувственно пробормотал священник, увидев это движение, и поднес к губам арестанта крест для целования.

– Вы, батюшка, не там стали, вам вон куда, – пронзительным голосом скомандовал претор и указал на место под виселицей. – Фельдфебель, что же ты рот раззявил? Мне твою службу исполнять прикажешь?..

Осужденный, священник и конвоиры переместились туда, куда указал претор. И тут же вокруг них сомкнулось тесное кольцо людей в военной форме. Тягучая тишина повисла в воздухе, все молчали, словно бы боясь потревожить чуткий сон истомленного страданием больного. Томительную тишину эту нарушили лишь печальные всхлипывания ветра да стук солдатских ботинок.

– Слушай, доктор, надолго это затянется? – придержав за рукав пробирающегося сквозь толпу дивизионного врача, шепотом спросил Апостол Болога.

– Не знаю, сам увидишь, – так же шепотом отвечал врач, высвобождая руку и продолжая протискиваться вперед. – Да расступитесь же, господа, дайте пройти!

Воспользовавшись случаем, поручик Болога тоже продвинулся вперед вместе с доктором и оказался чуть ли не у самой виселицы. В горле у него пересохло, сердце забилось гулкими, равномерными, тяжелыми барабанными ударами. Но чувствовал он себя счастливым, оттого что все-все увидит и разглядит, и, чтобы справиться с треплющей его лихорадкой возбуждения, он оглядывался вокруг, ища знакомых и приятелей среди этих обескровленных, иссушенных и выжатых войной людей с приплюснутыми, неузнаваемыми под тяжелыми касками лицами. Справа шагах в трех от него, насупив мохнатые, сросшиеся на переносице брови, томился ожиданием и нетерпением генерал, а с ним рядом, ловя каждое движение смертника, изнемогал от боли, тоски и отчаяния поручик Гросс, ближайший его приятель последних месяцев. Взглянув на Гросса, Апостол Болога почему-то вспомнил о своем недавнем знакомце – капитане и, поглядев по сторонам, нашел его стоящим за спиной генерала: бледный, испуганный капитан держался за щеку, будто у него ныли зубы.

«Вот они, моралисты! – злорадно подумал Болога. – Не успел с поезда сойти, как примчался поглазеть на кровавое зрелище, а еще дерзает учить меня гуманности, будто я зверь, в лесу воспитывался...»

В эту минуту кто-то больно сжал ему локоть. Болога обернулся.

– Червенко! – удивленно протянул он. – Вот уж невидаль так невидаль! Тебя-то каким ветром сюда занесло?.. Ах, вас пригнали с передовой... Прости, брат, забыл... А я... я, понимаешь ли, был членом трибунала...

Капитан Червенко ответить не успел, потому что воздух вспорол резкий, пронзительный голос претора:

– Всем отступить на три шага!.. Быстрей! Быстрей!..