Капрал затрусил по тропинке в село. Поручик, украдкой взглянув на капитана, молча наблюдавшего за ним, продолжил ворчливым, но уже совсем не грозным голосом:

– Вот и извольте с таким нерасторопным народом Европу защищать... Никакой ответственности!..

Он обошел кругом виселицу – гладко отесанный сосновый столб с перекладиной; заглянул в могильную яму, недовольно буркнул что-то, потом встал под уныло свисавшей петлей и вдруг, ухватившись за нее, с силой потянул вниз, точно проверял, выдержит ли она висельника. Капитан с ужасом посмотрел на него. Поручик несколько смешался, выпустил веревку из рук и, подойдя, с независимым видом представился:

– Поручик Апостол Болога.

– Клапка, – произнес в ответ капитан и протянул поручику руку. – Отто Клапка. Только что прибыл с итальянского фронта. На станции мне сказали, что тут у вас... готовится... и вот... сам не знаю отчего...

Капитан смущенно улыбнулся и даже как-то виновато повел плечом; чувство неловкости передалось и бравому поручику, он тоже пришел в замешательство, но тут же взял себя в руки и деловито спросил:

– Переведены в нашу дивизию?

– Да... в артиллерийский дивизион пятидесятого полка.

– Как? Прямо-таки к нам? – просияв, воскликнул поручик. – Ну, добро пожаловать!

Искренняя радость поручика оказала на капитана благотворное действие, он подумал, как обманчиво бывает первое впечатление: чуть было не счел доброго малого за бессердечного службиста.

Оба радушно улыбались друг другу, излучая взаимную приязнь.

– Кто этот несчастный? – спросил капитан, кивнув на виселицу.

Глубоко запавшие голубые глаза Апостола Бологи полыхнули леденящим холодом.

– Чех... подпоручик Свобода... – брезгливо оттопырилась нижняя губа. – Замарал офицерскую честь, негодяй. На всем полку несмываемое пятно... Задержан при переходе линии фронта, имел при себе карты, бумаги... Словом, пойман с поличным! – жестко отрубил он и требовательно взглянул на капитана, ища не поддержки – одобрения.

Капитан ничего не сказал. Его молчание, отчужденное, холодное, лишь подхлестнуло строптивого поручика, и он заговорил еще напористей, резче:

– Я был в составе трибунала, и никто, заметьте, никто не воздержался, вынося негодяю смертный приговор... Он и не отпирался. Впрочем, мудрено отпереться при стольких уликах... Но вел себя вызывающе, не отвечал на вопросы председателя... всех презирал, всех ненавидел... Нет, таких людей мало вешать... Когда патруль задержал его, он хотел застрелиться, но ему не дали. Вот вам еще одна улика!.. Не думайте, я человек не кровожадный, не мстительный... Но можно ли было поступить иначе?.. Доказательства налицо...

Капитан нехотя надломил ледяную корочку молчания и с какой-то грустной безнадежностью возразил:

– Что значат доказательства в сравнении с человеческой жизнью...

Красиво очерченные губы поручика искривила ироническая усмешка, он наслаждался своим превосходством.

– Вы забываете, что мы воюем... Что значит одна человеческая жизнь в сравнении с судьбой страны, сотен и тысяч человеческих жизней!.. До сантиментов ли?.. Жалеть изменника – значит потакать измене!.. Сразу видно, что вы запасник...