He гoвoрu оружию "прощай"

Много лет назад в Киеве мой приятель-коллекционер показал мне старинный кинжал. На лезвии, у самой рукоятки, едва просматривалась гравировка: "Не говори оружию "прощай"".

— Странное изречение, — удивился я. — Никогда не встречал такого…

— Гравировку и сам кинжал сделал киевский мастер примерно в XVIII веке, — пояснил приятель. — Подобную надпись я видел только на двух клинках, один из которых у тебя в руке. Возможно, это изречение — магическая фраза… Ясно лишь, что за ней кроется какая-то тайна…

Спустя несколько дней мне довелось побывать в гостях у поэта Николая Николаевича Тарновского. В начале XX века его родители эмигрировали в Америку, и лишь в 1958 году Николаю Николаевичу, уже зрелому человеку, удалось вернуться на Родину. С той поры он жил и работал в Киеве.

Я рассказал Тарновскому о странной гравировке на кинжале, сделанной киевским мастером. И поэт вспомнил и поведал мне давнюю историю.

Эрнест Хемингуэй не очень любил рассказывать о связанных с ним мистических происшествиях. А их в жизни писателя случалось немало. Иногда он заявлял, что не верит в приметы и сверхъестественные силы, предсказания и знамения. Но при этом даже в относительно спокойные годы своей жизни, бережно хранил талисманы: высохшую кроличью лапку; осколки, извлеченные из него хирургами; пулю, которой он уложил буйвола; заветный рыболовный крючок. По заверениям писателя, на него он поймал более тысячи фунтов рыбы. Но еще внимательнее Хемингуэй относился к всевозможным талисманам на войне, на охоте в Африке, во время рыбалки в Атлантике.

Его жизнь часто висела на волоске. Тяжелое ранение в Первую мировую войну, авиационная катастрофа, бомбежки в Испании, боевые действия во Франции в сорок пятом…

Как отмечали журналисты, "риск и опасность всегда окружали Хемингуэя". Но риск и опасность не только окружали, но и таились в нем самом. Среди предков писателя были самоубийцы. И после того как покончил с собой его отец, Эрнест не раз высказывался, что подобная участь грозит и ему.

В предисловии к книге "Прощай, оружие" он писал: "…когда я работал над окончательной редакцией, в Оук-Парке, Иллинойс, застрелился мой отец. Мне еще не было тридцати ко времени окончания этой книги, и она вышла в свет в день биржевого краха. Мне всегда казалось, что отец поторопился, но, может быть, он уже больше не мог терпеть. Я очень любил отца и потому не хочу высказывать никаких суждений".

Внешне бесшабашный, грубоватый, но легко ранимый и мнительный, Хемингуэй на всю жизнь запомнил странное предостережение, которое его отец услышал от одного эмигранта из царской России: "Никогда не говори оружию "прощай". И не украшай его ни золотом, ни драгоценными камнями. Иначе оно становится непредсказуемым, не подвластным своему хозяину и может натворить много бед…"

Это предостережение эмигранта Хемингуэй пересказал известному американскому журналисту Арту Шилдсу после того, как в 1929 году вышел в свет роман "Прощай, оружие".

— А может, не стоило так называть роман? — шутливо спросил Шилдс.

Хемингуэй пожал плечами и хмуро ответил:

— Кто знает? Возможно, за это название оружие мне когда-нибудь отомстит…

Весной 1945 года, в Париже, один из знакомых Эрнеста восторженно произнес:

— Победа! Теперь-то наверняка установится вечный мир! И человечество наконец вправе заявить оружию: "Прощай навсегда!"

— А мне с ним не суждено расстаться… И даже в последнее мгновение жизни оно будет в моих руках, — ответил Хемингуэй.

Относился ли писатель всерьез к давнему предостережению? На это мог бы ответить лишь сам Эрнест. Но бесспорными оказались: болезнь, которая довела его до самоубийства, оружие в руках в последнее мгновение жизни и — роковой выстрел.