Если казак, убив врага, забирал его саблю, то покойнику оставлял взамен какой-нибудь предмет: монету, серьгу, тряпичный лоскут или даже трубку.

Запорожцы, захватив у противника саблю, копье или кинжал, втыкали их на ночь в землю и окропляли своей кровью.

Воины Чингисхана, прежде чем применять вновь приобретенное оружие в бою, опробовали его на животных и произносили при этом специальные заклинания.

Новобранцы многих армий, получив оружие, клялись на нем и целовали, как святыню.

Бандиты в XIX и даже в XX веке, овладев новым ножом, кастетом или револьвером, обязательно держали их всю ночь за пазухой — "приручали к своей душе и телу". Киевские уголовники не выходили на свой промысел, пока не приручали оружие.

До наших дней сохранилась традиция давать монету дарящему колющий или режущий предмет. Впрочем, это уже не боевой обычай, а кухонно-бытовой.

От старых мастеров-оружейников на Кавказе, в Украине, в Сибири, в странах Ближнего Востока и сегодня можно услышать схожие изречения: "Боевой клинок и ленится, и бесится от драгоценных украшений", "Оружие бунтует против драгоценностей", "Сабля и кинжал не любят менять и хозяина, и свое предназначение".

С тех пор, как люди стали использовать серебро и золото, началась и отделка ими оружия. А впоследствии на украшение рукояток, эфесов, ножен пошли и драгоценные камни.

В былине о Михайло Казаренине сказано:

Даже не склонные к роскоши запорожские казаки, и те любили оружие, украшенное золотом и драгоценными камнями. Но такие сабли, кинжалы, пистолеты, булавы они редко использовали по назначению:

Конечно, сабли, мечи, кинжалы от украшений отчасти утрачивали свое боевое предназначение и становились объектами любования, восхищения, подарком уважаемым людям.

В старину многие мастера считали: если изготовил оружие для сражения, то впоследствии его нельзя украшать. А оружие, отделанное драгоценными камнями и металлами, не следует применять в бою. Ему положено мирно висеть на ковре и не касаться крови.

Нарушения этих древних правил, согласно поверьям запорожских казаков, приводили к бунту оружия, а значит, ко многим непредсказуемым бедам.

В 1869 году подразделение русской армии под командованием полковника Николая Столетова прибыло в Туркмению на восточное побережье Каспийского моря.

Прошло несколько дней после высадки боевого отряда. Примерно в том месте, где впоследствии был основан город Красноводск, у подножия невысокого хребта Кувадаг, один из солдат Столетова наткнулся на умирающего старика.

Перемешивая русские и туркменские слова, тот все же сумел рассказать служивому, что принадлежит к племени гокленов, которое хорошо относится к "большому белому царю" и его воинам.

А еще старик поведал о своей скорой кончине и попросил помочь ему добраться до потайной пещеры. Она располагалась совсем рядом, и солдату не доставило особых трудностей исполнить просьбу умирающего. Когда они оказались в пещере, старик достал из-за пазухи матерчатый сверток и дорогой старинный кинжал. Сверток протянул солдату, а оружие прижал к груди.

— До захода солнца я вряд ли доживу, и это мне уже не понадобится, — произнес он. — Возьми и никому не рассказывай ни о нашей встрече, ни о месте моей смерти. Я нарушил закон своего рода и потому не достоин быть захороненным, как подобает гоклену.

Солдат нерешительно принял небольшой, но тяжелый сверток. А старик едва слышно продолжил:

— Здесь золотые и серебряные монеты и кинжал, сработанный мастерами где-то на днепровских берегах. Когда-то его подарил моему деду казак за свое спасение. Долго и верно служил булат с днепровских берегов. Но однажды недобрая и неведомая сила нашептала моему деду украсить рукоятку кинжала: за каждого зарезанного врага вправить по одному рубину. Мудрые люди предостерегали: от этих драгоценных камней оружие может взбеситься и станет требовать все новой и новой крови. И уже не человек будет властвовать над оружием, а оно — над ним. Так и случилось. Кинжал превратил деда из благородного воина в безжалостного убийцу. Его изгнали из племени, и он в одиночестве скитался в песках Чильмамедкум, среди озер Топьятан, Кара-Тегелек, Ясха. Не щадил никого, и все новые и новые рубины украшали кинжал. Так продолжалось до тех пор, пока дед не вонзил взбесившийся клинок себе в сердце. Посчитал, что этим он искупит свой грех и угомонит кинжал. По наследству оружие перешло мне. Старики советовали избавиться от него. Ведь даже рубины не выдержали столько пролитой крови и из красных стали почти черными. Но я, как и мой дед, не послушал мудрых людей. И я превратился в изгоя и душегуба.