Разговор был окончен.
– Что у вас происходит, Вероника? – в кухню вошел дедушка, оставляя на линолеуме следы от трости. – Что заставляет тебя разговаривать на таком патуа и ломать наш стол?
– А вот пусть тебе внучка расскажет, – хмыкнула бабушка, вставая из-за стола. Она подошла к раковине и сначала так рьяно мыть посуду, что капли воды взлетали до потолка.
– Ну? – спросил дедушка и посмотрел на меня. Я нервно глотнула и подала ему письмо. Он взял его и медленно изучил. У меня сердце выскакивало из груди.
– Я не взял очки, Квини. Что тут написано?
Он отдал письмо мне.
– Это назначение на прием, – пискнула я.
Он уставился на меня. Я ни разу не видела, чтобы он так внимательно относился к чему-либо, кроме новостных выпусков, и это меня пугало.
– Какой прием? – спросил, наконец, он.
– У психотерапевта. Поговорить со специалистом. Потому что…
Он поднял руку, и я замолчала, едва дыша.
– Ну и пусть себе идет, – сказал он бабушке. Она немедленно прекратила возиться с посудой, но так и продолжала глядеть в раковину. – Может, если бы мы научились вовремя говорить о своих проблемах, нам не пришлось бы тащить на плечах это тяжелое бремя до самой смерти.
Он развернулся и пошел прочь, демонстративно стуча тростью по полу.
– Нам стоило бы поучиться у молодых, Вероника.
Глава 23
– Так что же вас привело сегодня? Можете ли вы рассказать о событиях, после которых вы решили обратиться к психотерапевту?
Я окинула взглядом кабинет, в котором сидела с совершенно незнакомой женщиной, которой предполагалось рассказывать все мои секреты.
– Не торопитесь.
Комната была по-больничному холодной. В ней не пахло так, как пахнет в больнице – ни больным телом, ни антисептиком. Но там стоял запах уныния и печали. Там пахло как в комнате, в которой не бывает свежего воздуха и света, не горят свечи, не стоят цветы – в которой нет ничего, что давало бы ощущение заботы о том, кто сюда пришел.
– Я и не решала, – наконец, ответила я.