Словом, вполне типичный офицер русской армии. Ну и человек, не лишенный благоразумия, не пожелавший раздувать огонь на ровном месте. Шейранов в отличие от Темлякова даже не подумал подозревать его в трусости. Отказаться от глупой ссоры, не имеющей под собой серьезной основы, – это не трусость.
Драться условились у подножия Машука. Хм. И насколько помнил Шейранов расположение памятника в его слое, место было если не то же самое, но очень близкое к нему. Правда, деревьев тут сейчас нет, голая поляна, поросшая сочной зеленой травой и множеством полевых цветов. Ну да, ничего удивительного, третье июня всего лишь, дожди – дело самое обычное. Так, чтобы несколько дней кряду были погожие, редкость.
Как принято, дуэлянтам предложили примириться. Лермонтов изъявил готовность в случае извинений со стороны Темлякова. Тот заявил, что считает себя правым и извиняться ему не за что. Встали в позицию. Хм. А ведь, судя по взгляду Михаила Юрьевича, он готов прирезать своего противника. Нет, если бы тот признал свою неправоту… А так, только еще больше раззадорил. Ну что же, понеслась душа в рай. Только бы не поскользнуться.
Во время дуэли на пистолетах, когда стреляют не по жребию, многие стараются выстрелить первым. Они надеются на твердость руки и на удачу, чего уж там. Попадут, выйдут победителями, промажут, и тогда противник вызовет их к барьеру, после чего выстрелит с минимальной дистанции с максимальными шансами на успех. В России дуэли запрещены и преследуются по закону, но по иронии судьбы именно здешние неписаные правила наиболее жестки, а условия порой по-настоящему жестокие.
Но когда соперники дерутся на клинках, все меняется. Бой на шпагах сильно разнится с таковым на саблях, и даже шашка требует уже иного подхода. Потому что у всякого клинка свои особенности, свои сильные и слабые стороны. Но все поединки с холодным оружием отличают неторопливость и холодный расчет. Только полный невежда сразу же ринется в атаку, чтобы сокрушить противника и покончить с ним одним махом.
На этой полянке сошлись не мастера клинка. Но тем не менее в той или иной степени оба владели холодным оружием. Причем считались неплохими фехтовальщиками. Так что бой развивался вяло и неторопливо. Впрочем, это впечатление было обманчиво. Оба противника выжидали и делали аккуратные выпады в готовности тут же уйти в глухую защиту или разорвать дистанцию. Они кружили в том самом танце, который столь знаком опытным бойцам, прощупывая возможности противника и пребывая в готовности воспользоваться любой маломальской ошибкой оного или случайностью.
Проведя короткую серию ложных выпадов и ударов, Лермонтов крутнул шашкой и прорвал оборону противника. Шашка – это рубящее или даже режущее оружие, и именно таких ударов можно ожидать от вооруженного ею, но поэт решил нанести колющий удар в грудь. Казалось, ничто не способно противостоять этому выпаду, в глазах Лермонтова уже блеснуло торжество…
Темляков не стал разрывать дистанцию. Вопреки ожиданиям, он сделал стремительный шаг навстречу противнику и вправо, уводя свое тело с линии атаки. Клинок прошел мимо груди на расстоянии ладони. А в следующее мгновение шашка Сергея пошла вверх и взрезала правое предплечье Лермонтова, вынуждая того выронить клинок. Круговое движение, и блестящая полоса стали сверху и наискось распластала его левое бедро. Приемы рукопашного боя Сергею не пригодились, зато наука, которую преподал ему казак по фамилии Пархоменко, пришлась весьма кстати.
Поэт рухнул на траву как подрубленный. Впрочем, противник как раз его и подрубил. Темляков замер над поверженным противником, приставив к его груди острие шашки. Обозначив, что он волен делать с поверженным все, что угодно, он отложил клинок в сторону и склонился над раненым.
– Господа, мою сумку, быстро.
Все, противник остался в прошлом, теперь в Темлякове заговорил доктор. Мог ли Шейранов, получив для этого возможность, не озаботиться походным хирургическим набором и медицинскими средствами? Вот уж нет! Так что у подпоручика было все необходимое для оказания помощи, причем далеко не только первой. Разумеется, по местным меркам, и все же…
Он быстро наложил жгуты на раны Лермонтова, с облегчением убедившись в том, что сухожилия на правой руке остались нетронутыми. Уж очень быстро выронил клинок Лермонтов. Оно бы остановиться, даже эта рана была достаточно серьезна, но куда там, вся контратака Темлякова представляла собой единое круговое движение, и он просто не мог ею управлять.
– Господа, я хочу в вашем присутствии попросить прощения у Михаила Юрьевича за мои слова, высказанные позавчера вечером.
Присутствующие при этом двое молодых людей с недоумением посмотрели на Сергея, силясь понять, что тут вообще происходит. Победив своего противника, он не придумал ничего лучшего, кроме как броситься его спасать. Мало того, слегка уняв кровотечение, тут же стал просить у него прощения. Для чего он тогда вообще дрался, отстаивая свое мнение? Но с другой стороны, это, конечно же, выглядело весьма эффектно и благородно.
Уняв обильное кровотечение, Сергей Федорович обработал свои руки спиртом, после чего по очереди промыл раны отваром из трав, которые купил у местной травницы, и наложил швы. Уже закончив с перевязкой, он предложил господам Мартынову и Волынскому отправиться в город и, посетив подворье вдовы Охримовой, направить сюда слугу Весниных Севастьяна с экипажем.
– Вы странный человек, Сергей Григорьевич, – устраиваясь поудобнее под деревом, куда его перенесли, произнес Лермонтов.
– А уж вы какой странный, Михаил Юрьевич, я просто диву даюсь.
– Я вас еще не простил.
– А я и не нуждаюсь в вашем прощении. Я сказал то, что должен был сказать и что считаю верным, а там дуйтесь на меня хоть до скончания века.
– И судя по тому, что остались тут со мной, вы имеете еще что-то мне поведать.