Ты наверняка помнишь, милая, что в наших краях простые мужики иногда охотились ямами. В реке сети — в лесу «пасти». Ямы эти покрывали еловыми ветвями, вбивая на дне острые колья-клыки. Однажды утром, подначиваемый тобой, я сбежал в лес играть в прятки и уже спустя полчаса, оступившись, полетел вниз. Надеюсь, ты не забыла, что в день тот — против всякой логики — мне удалось приземлиться аккурат между заостренных кольев. На теле моем не было ни одной царапины! Носом шла кровь, но не от удара, а от страха. Уже через мгновенье, там, наверху, я увидел твое лицо! Ты звонко рассмеялась и как черный дождь высыпала на меня собранную чернику. В то утро ты улыбнулась и побежала за взрослыми, которые были так удивлены моим невероятным спасением, что даже не стали наказывать меня.
Кажется, в тот день я впервые перекинулся несколькими словами с богом. Стоя посреди деревянных когтей, детским смешным голосом я благодарил его:
«Боженька, спасибо тебе за то, что спас меня! Спасибо и… Ты не будешь против, если я расскажу маме и папе, что с обрыва на меня смотрели и волк, и медведь, и змея? Ты не накажешь меня?»
С того самого дня я всегда говорил богу спасибо. Еще не зная, что благодарить можно просто жизнь, я старался быть признательным за каждый прожитый день. Проходил год, два, заканчивались отрочество и юность, но, несмотря ни на что, я сохранял в себе это желание быть благодарным — не родителям, не людям, но ему. Даже много лет спустя, когда, казалось бы, ни о какой вере больше не могло идти и речи, я благодарил всевышнего за возможность выпить гранатовый сок в Константинополе или за необязательную прогулку на велосипеде по Белграду, за один только шанс пролететь над Гатчиной, или за ту невероятную скорость, с которой каждую ночь я входил в один и тот же поворот на ночной улице Парижа. Я был благодарен ему за возможность вернуться на Родину и, конечно, за то, что в самые сложные моменты жизни, словно заканчивая игру в прятки, в моей жизни опять и опять появлялась ты, Вера.
— Значит, ты утверждаешь, Нестеренко, что был против антинародной войны, развязанной царем и его приспешниками?
— Конечно! Уже в первые дни я понял, что никаких четырех месяцев, которые все отводили на выяснение отношений между большими державами, не будет. Мне почти сразу стало очевидно, что разворачивается великая, бессмысленная и бесконечная катастрофа!
— По-твоему, в той войне не было смысла?
— А какой в ней был смысл? Какой вообще во всех этих бойнях смысл, если проходит сто лет, и никто даже не вспоминает ни когда, ни из-за чего война началась? Для чего, например, солдаты отдавали свои жизни, если на территории Советского Союза нет ни одного памятника погибшим в Великой войне?!
— Памятников нет, потому что нельзя увековечивать неправильную войну.
— А жизни солдат?
— А значимость солдатской жизни тоже преувеличивать не стоит. Тебе ли не знать, что всякий рядовой должен идти и сражаться!
— Неплохо рассуждать об этом здесь, сидя в Саратове, верно, гражданин начальник?
— Нестеренко, поосторожнее! Во время войны каждый делает свое дело. К сожалению, враг не дремлет — наша страна наводнена шпионами, и мне поручено разбираться с такими, как ты! Если партия прикажет мне отправиться на фронт — я отправлюсь!
— Я своей стране не враг...
— Поверь, Нестеренко, я сумею это доказать! Рассказывай лучше, как ты был ранен...
— В бою…
— Рассказывай, говорю!
— Так а что рассказывать?
— Как ты был ранен!
— Как и в любой другой раз загремело, зашелестело, пошли удары и...