— Ладно, допустим. К Парижу и общению с иностранцами мы еще вернемся. Продолжай показывать, что было после госпиталя.

— После врачебной комиссии я побывал дома. Затем был направлен в Военную воздухоплавательную школу, которую окончил в конце января 1916 года. Далее, к радости отца, вновь был отправлен на фронт.

— Куда именно?

— В 21-ю воздухоплавательную роту под Барановичи.

— Сколько пробыл там?

— Месяца два-три…

— А потом?

— А потом я стал командиром отряда при 3-м Кавказском армейском корпусе…

— Сколько прослужил в этой должности?

— В этой должности я служил до конца апреля 1917 года, и в этом же году командованием авиации был направлен в город Гатчину, в военную авиационную школу на учебу. Школу окончил в конце 1917-го, приблизительно в октябре-месяце…

— Почему ты решил летать?

— Да как-то буквально за пару лет понял, что хочется быть подальше от земли...

— Хохмишь все… Ладно, и чем ты там занимался, в этой самой Гатчине?

— Занимался тем, чтобы учебно-летное дело не ослаблялось…

— Это как понимать?

— Поддерживал дисциплину и боевой дух…

— Поддерживал дисциплину?! Боевой дух?! Ты, очевидно, выполнял роль приспешника правительства Керенского и проводил ревностную активную работу среди солдатских масс, верно, Нестеренко?!

— Да какую ревностную работу?! Вы хоть представляете себе, с каким контингентом мне приходилось работать? Я считал, что лиц, пригодных к летной службе, надо было доучивать, так как в среде допущенных к полетам были унтер-офицеры, механики и мотористы, которые при царском правительстве к обучению в авиационных школах не допускались...

— Следовательно, ты являлся лицом из привилегированной среды, которая ранее допускалась, правильно, Нестеренко?!

— Выходит, что так…