— Да длинная история...
Нового вопроса о тебе следователь почему-то не задает. Перепелица вдруг сам берет паузу и замолкает. Дознаватель скалится и внимательно смотрит на меня. Хотя, подобно Ноеву ковчегу, саратовский «титаник» набит самыми диковинными тварями, думаю, он признается себе, что среди прочих перед ним сидит редкий экспонат. Да, пускай я не такой исключительный, как, например, мой сокамерник Вавилов, и да, возможно, не столь запутанный, как похититель генерала Кутепова — Яков Серебрянский (дело которого Перепелица тоже вел), и всё же со мной товарищу следователю придется повозиться. Впрочем, Перепелица прекрасно понимает, что и как ему нужно делать:
— А ты веришь в бога, Нестеренко?
— Арапа толкаете?
— В бога ты веруешь, спрашиваю?!
— Я?
— Нестеренко, здесь больше никого нет!
— Так, значит, и бога нет, коли никого нет.
— Нестеренко!
— Ну и вопросики у вас сегодня, гражданин начальник! Уж не заболели ли вы? Или, может, я чего не знаю? Немцы уже в Саратове? Возводят кирхи? Вот, наверное, к любому вашему вопросу я был готов, да уж только не к этому. Кому потом буду рассказывать, что в ноябре 41-го следователь Перепелица заговорил со мной о боге, так уж точно никто и ни за что в такое не поверит! Скажут — не бывает подобного в природе, Петя!
— Тебе никому не придется об этом рассказывать — не беспокойся!
Тоже верно. Коли расстреляют, то и не придется, только я ведь не умру! В этом смысле на мой счет следователь Перепелица ошибается. Сидит, лыбится, думает об утре, когда подобьет и отправит расстрельный списочек в любимую Москву. Там его кто-нибудь важный подмахнет, конвертик вернется — и поведут меня подземным этажом в специально оборудованную камеру, где все так заделано, что ни человек, ни правда, ни даже звук оттуда сбежать не могут. Не потому ли сидит теперь такой довольный, что уже знает, знает наверняка, гнида, что пулю пустят в меня?
— Что, Нестеренко, трусишь?!
Впрочем, более походит на то, что он только начинает. Разминается гад, косточками хрустит. Дело понятное — прежде чем прикончить меня, хорошо бы разоблачить шпионскую сеть. В идеале славно бы объединить да расстрелять человек десять-пятнадцать, ведь это позволит ему претендовать на ведомственную дачу по возвращении в Москву.
— Вижу, что трусишь, вижу! Так а что, когда трусишь, богу разве не молишься?