— Ну как? — спросил он с хитрой улыбкой.
— Всё хорошо, — ответил я, не желая прощаться с магией момента.
— Понравилось? — уточнил Никита.
— Что? Сосиски? — не понял я.
— Ты чего, издеваешься? — рассердился Никита. — Она к тебе ради сосисок подсела?
— А-а, — протянул я и снова рассмеялся. Мои терзания казались теперь такими смешными. Теперь-то я знал, что всё получится само. Тогда, когда нужно. — Не, ничего не было, я жвачку в школьном рюкзаке забыл.
Никита тоже рассмеялся.
На следующий день уже ничего интересного не помню. Но что-то капитально изменилось. Меня тянуло к Марусе неодолимым образом, как мощнейшим магнитом. Я сопротивлялся, цеплялся за Никиту, но всё равно оказывался рядом: и в очереди в столовой, и на волейбольной площадке, и на всех фотографиях.
Когда сели в электричку, Марусю окружили девочки, и я с нарочито грустным видом прошёл дальше. Мы с Никиткой сели в противоположном конце. «Электричка доедет, — думал я, — мы попрощаемся и расстанемся на целых три месяца. Как обидно терять эти последние два часа».
Никитка уткнулся в телефон.
— Ты не против, если я позову к нам Марусю? — спросил я.
— А если против, то что? — поднял недовольный взгляд Никита.
— То, конечно, не буду, — ответил я.
— Я не знаю, что с тобой было вчера, но вот этот взгляд я, благодаря Коле, хорошо знаю, — усмехнулся он. — Ты подсел, тебя ломает.
— Чушь не говори, — рассердился я.
— Ох уж эти отличницы на мою голову, — запричитал Никита. — Сначала потерял брата, теперь друга.
— Никого ты не терял, не выдумывай. Самому уже пора глаза открыть.
Никита и правда раскрыл их на полную.
— Что ты хочешь сказать?
— Танька вчера для тебя песню пела, пока ты по сосискам ударял. Кстати, она не отличница.