Они что, правда не видят огромного сияющего зверя посреди коридора? Он сердито обернулся, но Барс уже исчез.

И Генри без сил упал на кровать, свернувшись так, что голова уткнулась в колени. Уничтожить цепь – или смириться с тем, что он никогда не выйдет отсюда. Никто ему не поможет, теперь он сам за себя. В ушах у него сразу зазвенел голос отца: «Тут и думать нечего! Выйди и отомсти всем, кто тебя обидел!» Генри вдруг понял: с тех пор, как Барс тут побывал, наручники уже не так крепко прижимают перчатки к ладоням. Если постараться, он сможет освободить руку, уничтожить цепь, уничтожить дверь, стены, выйти отсюда, и… Генри внезапно понял, что, пока думал об этом, наполовину вытащил ладонь из перчатки, хотя еще полчаса назад это казалось невозможным. Несколько минут он лежал, широко раскрытыми глазами глядя в подсвеченную луной полутьму, а потом медленно вдел руку обратно.

Он лежал так до рассвета. Темнота побледнела, потом налилась солнечным светом, луч медленно двигался по полу, пришел Злыдень с утренней кормежкой, втолкнул Генри в камеру миску с чем-то неаппетитным. Лось опять попросил ее, Генри опять не двинулся. Сил у него хватало только на то, чтобы моргать, глядя прямо перед собой. Больше он не пытался освободить руки, потому что боялся, что ему это удастся. С ним заговаривали все реже, потом перестали совсем. Где-то за стеной постоянно раздавался монотонный железный стук, унылый, как весь этот день. Луч света из окна тянулся все дальше к противоположной стене, пока не иссяк. И тогда Генри закрыл глаза, думая о том, что, наверное, недолго тут продержится. В этой мысли было даже что-то успокаивающее. С ней он и заснул. А очнулся от шума.

– Вот сюда его тащите! – командовал Злыдень.

– Нет, ну почему сюда? – искренне удивился кто-то. – Мне вон та камера гораздо больше нравится. Такая уютная.

– О, еще новенький! Вот это неделька! – воскликнул зубастый.

А Генри ничего не сказал. Он уже понял: у него начинается бред, иначе с чего голос нового заключенного кажется ему таким знакомым?

– Поговори тут у меня! – огрызнулся Злыдень. – Куда велят, туда и сядешь.

– Конечно, господин, все будет, как скажете. Но можно мне все-таки вон в ту камеру? Уверен, оттуда лучший вид. Вам ведь не жалко? Я вижу, вы славный, добрый человек, – убежденно сказал новоприбывший.

– Брось, новенький, кого уговариваешь! – крикнул Лось. – Он же Злыдень, такой номер не пройдет.

– А вот и пройдет, – буркнул Злыдень. – Достали со своим прозвищем, а этот уродец самую мою душу углядел! Ладно, уговорил. Тащите его, куда он сказал.

Решетка соседней с Генри камеры зазвенела, туда кого-то втолкнули, со скрежетом повернулся ключ, и теперь голос зазвучал совсем близко:

– Спасибо, добрейший господин! Я сразу понял, что сердце у вас просто золотое!

Генри крепче вжался лицом в подушку. Нет, этого не может быть. Откуда тут взялся…

– Вот подхалим, – мрачно уронил Лось. – Эх, я бы его побил, если б не решетки.

– Ну что же вы, друзья! Зачем сразу – побить! Мы отлично проведем время, уверяю вас. Для начала разрешите показать вам одну штуку. Видите ложку? Глядите внимательно! А теперь она раз и… Исчезает!

– С ума сойти! – ахнули все.

– Да-да, именно. Как думаете, где она теперь? Смотрите, всего-навсего у меня в кармане.

– Фокусник, ребята! – завопил зубастый. – Теперь со скуки точно не загнемся! Добро пожаловать, брат!

– Благодарю, господа. А чего мой сосед не шевелится, он живой?