Так вышло, что Тень испарилась.

Я резко рванул жухлой травы вместе с землёй и, разбросав её по сторонам, попал нечаянно в курчавую бороду Фёдора.

– Успокойся немедленно! Я понимаю, как тебе тяжело, но, пожалуйста, будь поспокойнее. Вот что ты наделал?

– Извините.

Фёдор отряхнулся и проговорил:

– Трава же не съела меня.

В час дня мы сидели в столовой. К прямоугольному столу, застеленному вязаной скатертью, был подан картофельный суп с вермишелью. В фарфоровых мисках нездоровых оттенков лежали маринованные помидоры с легко отслаивающейся красной кожей, огурцы в соли, свежие пучки душистой петрушки и укропа, мясистые грибы, заправленные жирной сметаной. На отдельных круглых тарелках с желтоватыми цветами, обрамлёнными листьями, остывали свиные котлеты и сладкие вареники, дубовая доска была завалена ломтями пшеничного и серого хлеба.

Все ели молча, пили чай с лимоном из отмытых до блеска чашек. Фёдор неторопливо глотал водку из протёртой рюмки. Безымянная родственница, ни одного слова не проронившая за всё утро, сняла шляпу и, положив её на единственный свободный стул, вдруг зашепталась с Дмитрием. В перерывах между длинными фразами они кусали пряники с фруктовым повидлом.

Мама встала из-за стола со словами:

– Он нежно и безумно любил Пашу. Зимой он катал его на саночках, чуть позже купил коньки. Знаете, это были чёрно-красные, раздвижные коньки на липучках, одевались проще простого. Паша правда всё равно возился долго, кое-как потом стоял на льду. Он раз за разом падал, хныкал, а Гриша помогал, показывал, как отталкиваться. Часами гуляли в холодную погоду, никакой мороз им был не страшен…

Её губы мелко задрожали. После третьей чашки чая с крашеным пряником я подумал вставить слово:

– Между прочим, я хорошо научился кататься. Учительница по физ-ре это подтвердит.

Мама кивнула и продолжила:

– Но отец с сыном всегда смотрятся хорошо и мило! Они были словно единым целым! А я… Я, честно говоря, завидовала и ревновала. Мне, как матери, были понятны их чувства, но я часто оставалась отстранённой, будто мы не семья, а соседи. Теперь же, когда всё так сложилось… когда так трудно!.. Да что это я? За тебя, Гриша!

Мы выпили чай (безымянная родственница, впрочем, угостилась водкой), и мама кинулась порывисто целовать моё лицо.

– Ну ни при всех же!

Она проговорила тихо:

– Мне неловко, что я не такая хорошая.

Я отстранился от мамы, доел пряник и стал подслушивать взрослые разговоры. О папе они заговаривали раза три (вот как раз тогда я и слушал более внимательно), после вспомнили о прошлом, в котором я занимал совершенно маленькое место, и потому не был им настолько заинтересован.

Не забылась чёрная Тень. Она всплывала в памяти, точно свежий акварельный рисунок, ещё не просохший от воды, и мысленно нависала надо мной зловещей громадой.