Вернулась она в скверном настроении, вся в слезах, затуманивших глаза.

Я не понимал, что с ней творилось, но был твёрдо уверен в том, что это как-то касалось папы.

– Ты займёшься делом?

– Да, займусь. Но сначала посижу в кухне. Погляжу на тебя, на солнце. Там, в комнате, нет ничего подобного. После уйду, подышу свежим прохладным воздухом. И отправлюсь в дорогу.

– Но что это значит? – спросил я, допив клубничное молоко.

Я вымыл кружку в раковине, поставил на сушилку. Потом сел совершенно близко к маме, положил голову на её обнажённое подрагивающее плечо, холодное и твёрдое, как сталь.

– Ты меня услышала?

– Конечно. Как тебя не услышать?

– Ну так что? Ты уедешь на дело, как и папа? – подытожил я угрюмо фразу.

– Уеду, но обещаю, что вернусь раньше, чем он. Ты пока иди делать уроки.

Мама помяла мои волосы и порывисто бросилась в спальню за тряпичной сумкой.

Я стоял под дверью, обхватывая дымчатого кота, и слышал, как мама тяжело дышала, наверняка обливалась потом от томительного беспокойства и, стараясь громко не шуметь, ходила по полу в шерстяных носках.

Чудился бессвязный, напряжённый шёпот. Казалось, сами стены объясняли мне что-то с помощью гневных, неразборчивых слов. И что же они говорили? Верно, стены не умели говорить. Это шептала проклятия мама.

Она вышла через минуту.

Я прибежал в коридор и подал ей нехотя коричневые сапоги с мехом наружу. Она надела их на хорошенькие ножки, скрыла рассыпанные волосы под пушистой полосатой шапочкой.

– Ну так что с тобой?

– Ничего. Да неужели ты так сильно волнуешься за меня? Боль и расстройства выдуманы каким-то злым существом, не иначе. Вот он взял и сделал так, чтобы я плакала.

– Так не бывает.

– Почему не бывает? Почему ты так решил? – спросила она в недоумении.

Как бы она не любила обманывать клиентов, вера в неземных бессмертных обитателей была сильнее. Я знал, что она очаровывалась красотой ангелов и демонов, и много ворчала, когда рассказывала о духах, портящих сеансы гаданий.