Михаил Рудаков был потомственным сибирским охотником, и хотя он был русским, а не якутом, эвенком или представителем другой народности Сибири, но в следах разбирался не хуже них, да и стрелял так же. Внимательно осмотрев следы лёжки и окрестности, он подошёл к командиру, капитану Самохвалову и произнёс:
– Товарищ капитан, шестеро их было, обуты в наши сапоги. Ушли буквально перед нами, пожалуй, и часа не прошло.
– Понятно… Спасибо, Рудаков, свободен. Свиридов!
К капитану подскочил радист с переносной рацией.
– Передавай первому: обнаружил следы шести человек, начинаю преследование.
Пока радист связывался со штабом батальона и передавал сообщение, всех собак подвели к месту лёжки неизвестных и дали им её обнюхать, после чего рота двинулась на поиск и захват неизвестных.
Получив от командира второй роты капитана Самохвалова донесение о неизвестных, ведших наблюдение за строительством укреплений, и направление, куда они двинулись, майор Богатырёв, командир батальона охраны тыла, отправил свою третью роту на перехват. Не прошло и получаса с тех пор, как бойцы третьей роты двинулись навстречу второй, когда из рощи на мгновение показались несколько фигур в нашей форме, после чего сразу скрылись. Взяв след, бойцы рванули вперёд и вскоре нагнали неизвестных. А когда на приказ остановиться те открыли огонь, то и бойцы охраны миндальничать не стали и быстро подавили неизвестных огнём. Группа капитана Самохвалова, шедшая по следу уже второй час, ускорилась, услышав впереди звуки перестрелки. Они подоспели к концу захвата.
Капитан Самохвалов с командиром третьей роты старшим лейтенантом Мезенцевым смотрели на шестерых в нашей форме. Четверо из них были мертвы, один тяжело ранен и ещё один, со старшинскими погонами, ранен легко. Разговорить его удалось очень быстро. Это оказалась разведгруппа немцев, к счастью без рации, а значит, что-либо сообщить своим они просто не могли.
Погрузив в подошедший грузовик тела немецких разведчиков, бойцы охраны на машинах двинулись в расположение своего батальона.
Глядя вниз из кабины кукурузника – ой, пардон, лёгкого самолёта У-2, – я ничего не видел внизу. Летели мы на высоте порядка трёх сотен метров над землёй (не думаю, что немцы специально будут летать ниже), так что с воздуха наши работы были не видны. Я специально решил пролететь лично, чтобы, как говорится, своими глазами проверить качество маскировки.
Три дня и ночи ударного труда не пропали даром: две линии окопов полного профиля с деревянной облицовкой стен, чтобы земля не осыпалась, крытые огневые точки для пулемётов и накрытые маскировочными сетями капониры для противотанковых самоходок – всё это было незаметно с воздуха. И немцы, похоже, ни о чём не догадываются, хотя в последние дни мы перехватили в этом районе четыре их разведывательные группы. Мой батальон охраны тыла показал себя с самой лучшей стороны. Отдыхать ребятам не пришлось, они работали, выделяя лишь немного времени для сна. За эти три дня они минимум по паре раз проверили окрестности засады и кроме немцев нашли ещё нескольких дезертиров.
Наша армия уже передислоцировалась к месту операции, и теперь оставалось лишь ждать, когда немцы предпримут серьёзный штурм. Все противотанковые и штурмовые самоходки мы расположили у заслона, как и обычные противотанковые орудия; правда, они были чуть позади них, но тоже в крытых капонирах, так что защиту от полевых орудий и миномётов имели неплохую. Моя дивизия, разделившись пополам, ждала своего часа в стороне от места предполагаемого прорыва, как и два батальона новеньких Т-43.
Части, державшие оборону, должны были сымитировать свой отход, но на всякий случай примерно на расстоянии километра от места прорыва подготовили себе одиночные огневые точки, а ещё через километр от них расположились мои бойцы. Это был самый неопределённый момент предстоящей операции: если немцы не рванут в наш тыл, а примутся за расширение прохода, то наш план мог и сорваться.
Наконец ещё через день немцы предприняли сильную атаку с артиллерийским обстрелом и бомбардировкой наших позиций в нужном нам месте, и бойцы радостно стали отходить, так как умирать никто не хотел, а тут законный повод отойти. В принципе, весь план строился на том, что немцы будут бить вдоль дороги, потому что какой смысл прорывать нашу оборону напротив дремучего леса, где нет дорог и где ещё неизвестно сколько будешь пробираться через него с техникой, если вообще сможешь это сделать.
Пробив брешь в нашей обороне, немцы, естественно, стали её углублять, на это и ушли все силы их части. Однако через километр наше сопротивление резко возросло, и немцы остановились. Мне пришлось помочь оборонявшимся бойцам частью своих противотанковых орудий и парой батальонов бойцов, но свою бронетехнику я не светил.
В этом месте на нас наступала 24-я танковая дивизия 48-го танкового корпуса вермахта. Командир дивизии генерал-майор Максимилиан фон Эдельсхайм, получив донесение от командира 21-го моторизованного полка о том, что им наконец удалось прорвать оборону русских, решил закрепить этот успех и бросил в бой 24-й танковый полк. Кроме того, он направил туда и 26-й моторизованный полк, а также 24-й разведывательный батальон, а в качестве огневого усиления 89-й артиллерийский полк. Также он приказал выдвигаться к месту прорыва противотанковому и зенитным дивизионам, чтобы в случае необходимости прикрыть свои части от русских танков и самолётов.
Учитывая возросшее сопротивление русских на флангах прорванного коридора, он приказал оставить там сильные заслоны, а остальным частям своей дивизии двигаться дальше. Если ему удастся вырваться в русский тыл, то он своими моторизованными частями внесёт полный разлад в русскую оборону. Их штабы и склады окажутся под ударом, и таким образом можно будет нанести противнику существенный урон, а если его поддержат другие части вермахта, то, возможно, они смогут если и не разгромить всю русскую группировку войск, то наверняка взять в кольцо их значительную часть. Ну а потом будет намного легче их полностью разгромить.
Глядя в стереотрубу, я мучительно гадал, попрутся немцы дальше, расширяя пробитый коридор, или нет – это был самый важный момент всей операции. Но вот немцы, встретив сильный отпор, стали лихорадочно окапываться, и я наконец смог облегчённо выдохнуть: считай, у нас всё получилось. По донесению разведки, немцы двинулись вглубь нашей территории, причём поток немцев после небольшого спада постепенно стал увеличиваться. В этот момент я больше всего переживал за своих парней из разведки, которые, очень хорошо замаскировавшись в паре километров от передовой и примерно в полукилометре от дороги, по замаскированному телефонному кабелю докладывали мне обстановку, а я докладывал уже Севастьянову. Чёрт, вот почему нельзя разорваться и одновременно быть сразу в двух местах – на своём НП и на командном пункте Севастьянова?
Туда, кстати, приехал и Ватутин с начальником штаба и членом военного совета фронта. Они едва успели прибыть на командный пункт, который был построен и замаскирован в полутора километрах от места заслона в небольшой роще. Прильнув к стереотрубе, Ватутин внимательно осматривал местность. На командном пункте стояло сразу пять стереотруб – это Севастьянов по моему совету расстарался. Я не сомневался, что командующий фронтом решит лично наблюдать за избиением противника, а вместе с ним приедут и другие штабные. Чтобы не было очереди на стереотрубы, их и поставили сразу пять штук, одна из которых предназначалась Севастьянову, всё же ему тут командовать.
Первыми показались немецкие мотоциклисты, не очень много, порядка полутора десятков. Они пылили по дороге, пока не попали под перекрёстный огонь двух «максимов», которые стояли открыто. Сразу показывать немцам тщательно подготовленную оборону было нельзя, вот и приходилось жертвовать людьми. Две длинные очереди перечеркнули немцев, мотоциклы стали переворачиваться, несколько штук загорелись – это пули пробили им бензобаки, и бензин хлынул на горячие моторы. Ещё несколько очередей – и на дороге только горящие мотоциклы да трупы немецких мотоциклистов.