– Хорошо, – нехотя поднявшись, откланиваюсь.

Я не уверена, выключила ли плиту, когда уезжала из дома. Мусор почти точно вынесла, а вот окно с южной стороны шторами не занавесила. Цветы, скорее всего, уже погибли от жары, ну и ладно. За последние девять месяцев я с трудом поддерживала в них жизнь. Поливала просто потому, что смотреть, как они погибают, а потом выбрасывать их было бы еще тяжелее. На самом деле я могла бы сесть на поезд уже сегодня после обеда и сварганить статью по пути домой. Я делала так раньше. Материал скудный, но его всегда можно дополнить потом вопросами, рамочкой со справкой по освещаемой теме и благодушными описаниями обстановки.

Но что-то меня удерживает. В четырех стенах квартиры Вероники, оклеенных старомодными обоями, на третьем этаже дома престарелых я впервые за долгие месяцы ощутила некое подобие покоя. Черт его знает почему. Здесь в коридорах пахнет едой, и много другого удручающего. Или такого, что должно бы удручать.

Открываю прейскурант, лежащий на сундуке в ногах кровати в моем номере. Проживание с полупансионом стоит одну тысячу двести крон в сутки[11]. Немалая сумма. Через мобильный проверяю остаток на банковском счете. Семь тысяч триста крон[12]. Надо бы оставить их на непредвиденные расходы, не говоря уже о будущем. С другой стороны, несколько суток в пансионате дадут мне такую нужную отсрочку. От чего? От ждущей дома пустоты, необходимости приходить в себя и искать новый жизненный путь? Ведь есть же у человека право на отпуск, даже если он почти не работает?

Но есть и другая, более важная причина: во мне проснулось любопытство. Здесь, совершенно очевидно, скрыта история, но, похоже, не та, ради которой я сюда приехала. Нет, за всем этим кроется старинная история любви, разыгравшаяся в пятидесятые. История, о которой Вероника все еще говорит или только начала вспоминать? Иногда трудно понять, что из этого верно. Кажется, дама немного не в себе. Но одно имя она помнит точно. Его имя.

Бу Бикс.

Открыв дверь в коридор, украдкой спускаюсь вниз по лестнице. В баре никого нет. В стене, покрытой обоями с крупным узором, оборудована небольшая полукруглая ниша в старинном стиле, в которой выставлены бутылки. Стойка тикового дерева протерта добела. На стеклянной полке стоят разрозненные бутылки с крепкими алкогольными напитками. Интересно, кто и зачем пьет вермут? Оглядываюсь вокруг и на всякий случай кричу:

– Есть кто-нибудь? – Не услышав ответа, захожу за прилавок и наливаю стаканчик на пробу. На холодильнике стоит пустая банка из-под чая; немного подумав, засовываю в нее купюру в сто крон и ставлю на прилавок. Самообслуживание и касса совести. Потом начинаю бродить босиком по коридорам, разглядывая развешанные на стенах картины. В основном на них изображены море и побережье. Под оргстеклом висит карта Лахольмской бухты. Литография с играющими детьми. Скромно, за гардеробом, размещен диплом «Лучший предприниматель 1989 года». Босые ноги щекочет устилающий пол ковер. Кругом ни души, как будто все покинули пансионат.

После скандального обсуждения в прессе моего развода мне тяжело общаться с людьми, особенно незнакомыми. Приходится отвечать на стандартные вопросы о работе, семье и развлечениях, и это я воспринимаю как испытание. А если собеседники знают обо мне из прессы, становится хуже вдвойне. У некоторых на лице заметно сострадание, другие смотрят свысока. Моим старым друзьям хватает терпения, хотя я общаюсь с ними нечасто. С нашими общими с Эриком знакомыми я прервала связь с тех пор, как девять месяцев назад случилось Несчастье, или как его еще назвать? Беда, катастрофа, взрыв?

Но это неважно, я начала лелеять свою изоляцию. Йуар говорит, это дурной знак.

Вермут совсем неплох. Он более сухой по вкусу, чем я себе представляла. Высокое содержание алкоголя. Быстрый эффект.

Захожу в гостиную, открываю крышку фортепиано и осторожно беру несколько аккордов. Отдельные клавиши западают, инструмент расстроен. В книжном шкафу стоят книги, которые, похоже, давно уже никто не листал – на них лежит толстый слой пыли. Некоторые из книг рассказывают о том, как жили раньше на полуострове Кюлла. «Чем занимался прадедушка в Мёлле?», «Здесь наслаждаются жизнью!», «Атлас провинции Сконе».

В подшивке собрана старая переписка с постояльцами. Кто-то жалуется на велосипедное движение: «Оздоровительная польза велосипедных тренировок вовсе не так велика, как утверждается. Мышцы ног можно перенапрячь, а верхняя часть тела остается неподвижной. Фанатское движение и различные гонки следует полностью запретить».

На всем лежит печать старости и запустения. Прихватив с полки колоду карт, беру ее с собой. Может быть, вспомню, как раскладывать пасьянс. Вновь наполняю стакан и, крадучись, покидаю бар, чтобы вернуться наверх в свой номер. Я скоротаю этот вечер наедине с пасьянсом в застеленной свежим бельем кровати. Правда, едва успев открыть дверь, замечаю, как на мобильном злобно мигает значок полученного сообщения. Несколько эсэмэсок от разных отправителей и два пропущенных звонка от Анны из редакции журнала. Нехотя прослушиваю голосовой почтовый ящик. Голос Анны звучит резко:

Пауза. Звуковой сигнал.

Вот проклятье! Как я могла забыть о фотографе? У меня есть какое-то смутное воспоминание о письме из редакции, где говорилось, что я должна кому-то позвонить. В Мальмё? Или в Копенгаген? В затылке тревожно покалывает. Иногда я могу по нескольку дней ходить с неприятным чувством, что забыла нечто важное. Раньше я всегда могла представить результаты свой работы вовремя, чаще всего – с опережением срока. А сейчас даже не уверена, хочу ли писать статью о длительном браке Вероники. Ей и самой, похоже, нечего особо рассказать на эту тему. Кроме того, за свою жизнь я написала столько историй с приукрашенным концом. Во всех моих программах и статьях я делала вид, будто жизнь обозрима, понятна и развивается по законам логики. Но на самом деле это не так. Жизнь – дикарка. Дашь ей мизинец – откусит всю руку. Все может провалиться в тартарары. Все может случиться. Разбиться от внутреннего напряжения, как стакан.

В ушах свистит. В трубах шумит вода. Я даже не в состоянии отпить из стакана. Внезапно пассивность представляется единственным, что имеет смысл. Забираюсь в постель, накрываюсь одеялом и смотрю в потолок. Хрустальная люстра отбрасывает по всей комнате разноцветные блики.

Между нашими с Вероникой историями можно провести параллель. Она бежала со своим возлюбленным. Я – со своим. Она потом вышла замуж за другого. Я была замужем до того, как встретила свою любовь. В моем случае от момента утраты не прошло еще и года. В случае с Вероникой – больше шестидесяти лет. Что именно пошло не так между мной и Эриком, мне до конца не понятно. Не говоря уже о наших отношениях с Томом. Как только я начинаю приближаться к сути и причинам произошедшего, мозг словно выключается. Либо я не в состоянии понять, либо подспудно не хочу. Получается то же, что с работой: стоит мне начать работать, как у меня тут же находится масса бессмысленных хозяйственных дел, которыми необходимо заняться. Что произошло с Вероникой и ее возлюбленным? Почему они расстались?