— Вот оно что, — негромко проговорил он. — Пыталась бежать. Но это совершенно невозможно. Это мойра. Знаешь такое слово? — Эрика сглотнула. Она знала. — Мойра, — продолжал Роберт. — Судьба. Справедливость. И…

— Смерть, — прошептала Эрика.

— Знаешь. — Казалось, Роберт доволен этим. — Не забыла.

«Как я могла забыть? — хотелось спросить ей. — Я преподала это тебе».

Роберт нагнулся к Эрике, схватил за левую руку и стал поднимать. Колено ее горело, но не сгибалось.

— Сейчас, — сказал он. — Сделаем это сейчас.

Вот-вот он увидит нож.

Это последняя возможность. Либо бей ножом, либо снова лежи на столе. Либо бей, либо умри. А она не хочет умирать.

Вскинув руку, Эрика направила нож вперед, потом сдержалась и остановила лезвие в полудюйме от ямочки, где кончается горло.

Она заглянула в глаза Роберту, подумала о мойре и других вещах, которые преподала ему. Многих вещах. Дурных вещах.

Нож задрожал. Эрика опустила руку.

Роберт почти нежно отобрал у нее оружие.

— Ты не способна на это, — спокойно сказал он, в его ровной интонации не звучало ни волнения, ни страха, ни облегчения.

Эрика покачала головой, слезы туманили ей глаза.

— Не могу причинить тебе вред, Роберт. Не могу.

— Потому что утратила присутствие духа.

— Нет. Потому что и так причинила тебе много вреда.

— Утратила присутствие духа, — повторил он, безжалостно, непреклонно.

Он сунул рукоятку ножа в закатанный рукав, оставив на виду лезвие, бронзовый треугольник, прилегающий к мускулистой руке. Достал из кармана комок ткани и, встряхнув, развернул его.

Это был шарф, ярко-красный, с вышитыми инициалами Э.С., белыми, изящными, праздничными.