Разговаривавший с нашим отцом мужчина в коричневом костюме произнес:
— Ну ладно. Почитайте пока. Мне нужно переговорить с вашей лучшей половиной.
И щелкнул замком кейса, закрывая его. Он отдал отцу какие-то документы, чтобы тот их подписал.
— Она же из мухи слона делает, — донесся до нас по коридору голос отца.
— Разумеется. Как и многие другие.
Молодой человек рассмеялся и направился к нам, каблуки его резко щелкали, ударяя о бетон.
Наш полицейский, подступив сзади ко мне и Бернер, сказал:
— Это адвокат ваших родителей, ребятки. Надо дать ему поговорить с вашей мамой. Вы приходите еще, попозже. Я вас пропущу.
Бернер взглянула на приближавшегося к нам адвоката и плакать мгновенно перестала. Мама улыбалась нам. В глазах ее стояли слезы. Я это видел.
— Я решила написать кое-что, — сказала она мне, кивая так, точно эта новость должна была меня обрадовать.
— Что? — спросил я.
Полицейский положил руку мне на плечо, потянул к себе.
— Точно пока не знаю, — ответила мама. — Во всяком случае, это будет трагикомедия. Вот прочитаешь и скажешь мне твое мнение. Ты мальчик умный.
— Вы правда банк ограбили? — спросила Бернер.
Мама ее словно и не услышала. Полицейский повел меня и Бернер к выходу из коридора, чтобы мама могла побеседовать с адвокатом. Пробыть здесь ей оставалось совсем недолго. Больше я никогда ее не видел, хоть и не знал в то время, что это свидание — последнее. Иначе сказал бы ей намного больше. Я жалел, что Бернер спросила ее насчет банка, этот вопрос расстроил маму.
Направляясь к выходу, мы снова прошли мимо камеры отца. Он лежал на драном матрасе, ступнями в носках к стене, держа в руке пачку документов и читая один из них. Должно быть, мы заслонили ему свет, потому что он полуприсел и оглянулся на нас.
— Порядок? — спросил он, помахав нам бумагами. — С мамой повидались?
Остановиться полицейский нам не позволил. Я на ходу ответил:
— Да, сэр.
— Вот и хорошо. Я знаю, она вам обрадовалась, — сказал отец. — Вы сказали ей, что любите ее?