Сестре моей он пока не сказал ни слова.

— Где мама? — резко спросила она. Мы оба полагали, что родителей поместят в одну камеру. А следом Бернер спросила: — Вы правда банк ограбили?

— Вон там. — Отец указал большим пальцем на стену своей камеры, как будто мама прямо за ней и находилась. И прибавил: — Она со мной не разговаривает. Да я ее и не виню. — Он покачал головой. — Я с моей задачей не очень здорово справился. Надеюсь, вы, ребятки, не думаете, что со мной оно всегда так бывает.

На вопрос Бернер насчет ограбления он не ответил. А мне хотелось услышать его ответ, потому что я помнил, как несколько лет назад он сказал: «А я бы, пожалуй, попробовал».

— Не думаем, — сказала Бернер.

Он улыбнулся нам из полумрака камеры. Вы, наверное, полагаете, что если бы вам пришлось навещать в тюрьме вашего отца, то у вас нашлось бы что ему сказать, и нашлось немало. Бернер, к примеру, собиралась спросить у отца, не нуждается ли он в чем-нибудь, не должны ли мы позвонить кому-то — и если должны, то кому? Его родным? Адвокату? В мамину школу? Да и я не ощущал почти ничего из того, что ожидал ощутить. Тюрьма отменяет все — для того ее и придумали.

— Ладно, ребятки, заканчивайте, вам еще с матерью повидаться надо, — сказал стоявший за нашими спинами полицейский.

До коридора доносилась музыка, которую играло радио на его столе. Он понял, что сказать нам больше нечего, и решил избавить нас от неловкости. За окнами начался разговор. Баскетбольный мяч стукнул разок о землю и затих.

— Вон там далеко-о-о-о, далеко спутник летает, — сообщил мужской голос.

— Это кто ж тебе такое сказал? — поинтересовался другой.

Мяч застучал снова.

— Детям в тюрьму лучше не приходить, — сказал отец, вглядываясь в нас — с тревогой, как мне показалось. На лбу его вспухла вена.

— Это точно, — согласился полицейский. — Так ведь они ж тебя любят.

— Знаю. И я их люблю, — сказал отец так, будто нас рядом с ним не было.

— Ты не хочешь, чтобы мы позвонили кому-нибудь? — спросила Бернер.

Отец покачал головой.

— С этим пока подождем, — сказал он. — Я тут переговорил с адвокатом. Нас скоро в Северную Дакоту отправят.

Бернер ничего на это не ответила, я тоже. Школьный перстень отца все еще сидел на моем большом пальце. Я убрал руку с ним за спину — чтобы не пришлось о нем разговаривать.

— Мне и хотелось бы чем-нибудь порадовать вас, ребятки. — Отец сжал ладони, потом потер одной о другую. — Да только что я могу сделать хорошего, сидя здесь?

— Они это понимают, Бев, — сказал полицейский.