И тогда я начинаю плакать. Она меня обнимает. От нее пахнет как всегда кондиционером для белья и жевательной резинкой. Ее объятия заставляют меня чувствовать себя в безопасности, несмотря на то, что я взрослая женщина. Мои собственные руки кажутся бесполезными, неспособными защитить сына.

– Я неудачница, – говорю я. – Ты явно держала меня и брата завернутыми в одеяло, пока нам не исполнилось десять, и кормила грудью до подросткового возраста. Это, кстати, объясняет многие мои психологические травмы.

Мы обе начинаем смеяться. И слезы прекращаются сами собой.

– Неправда! Но я не была идеальной, – говорит моя мама. – Таких родителей вообще нет. Ты замечательная мама.

Она пытается меня успокоить, но я чувствую себя неуверенным в себе ребенком.

– Я совсем не такая, как ты. Вчера я дала им хрустящий бутерброд на ужин. Из белого хлеба.

Она улыбается, прижимает меня ближе:

– Бьюсь об заклад, им это понравилось.

Спальня сына маленькая, в ней куча вещей, которые ему, по-моему, должны были понравиться. Ну или мне так казалось, прежде чем он попал домой. Динозавры, автомобили, звезды и планеты: кажется, ему ничего из этого не интересно. Вместо этого он проводит время в комнате моей дочери, они бесятся вдвоем: она намазывает ему на лицо украденную из ванной косметику или заставляет его смотреть, как она фальшиво поет в пластиковый микрофон, а он хлопает в ладоши. Она пишет его имя маркером на каждом предмете мебели в доме и, несмотря на то, что он не может даже держать ручку, не говоря уже о том, чтобы писать, винит в этом его. «Зачем мне писать чужое имя, ради бога?» – она смотрит на меня так, как будто я несу чушь.

Однажды я слышу ее крик: «У него остановка сердца, разойдитесь». И я бегу по лестнице. Она имитирует на его животе компрессию грудной клетки так эффективно, что его рвет, и мне требуется два часа, чтобы отмыть от его рвоты волосы, стены и потолок, прежде чем усадить их и объяснить, насколько это опасно.

Тем не менее он прилип к ней, как будто она намазана медом.

И моя дочь любит его, как и я. Но ко мне он еще не привязался.

– Что если я ему не подойду? – шепчу я, глядя на сына.

Его лицо то улыбается, то хмурится во сне. Его выразительное лицо. Он рычит, и мы снова смеемся.

– Ты его любишь? – спрашивает мама, словно читая мои мысли.

Может быть, она это умеет. Я все время слышу мысли дочери в своей голове.

– Так сильно, – отвечаю я, укладывая голову ей на плечо. – Я даже не могу это описать.

Она целует меня в макушку, как будто я ребенок.

– Тогда все встанет на свои места. Обещаю.

На следующей неделе я веду дочь на плавание, и шум в развлекательном центре так пугает сына, что он сильно кусает меня. Я взвизгиваю. Женщина, которая работает в местном кафе, – моя знакомая, у которой есть дочь примерно того же возраста, что и моя, – кричит через весь бассейн: «Это твой приемный?!»