Книги

Интонация. Александр Сокуров

22
18
20
22
24
26
28
30

Но и здесь молодому режиссеру пришлось несладко: его проектам не давали ходу, а уже сделанное ложилось на полку — даже несмотря на поддержку руководства студии, оценившего потенциал Сокурова. Категорическое неприятие властей вызвали документальные ленты «Альтовая соната. Дмитрий Шостакович» и «Союзники», были остановлены съемки второго полнометражного фильма Сокурова «Скорбное бесчувствие». Все изменилось с началом перестройки.

Рождение нового человека

Когда вы поступали во ВГИК, вы уже думали, что будете снимать игровое кино?

Конечно, ведь я подавал документы в многопрофильную мастерскую: документальное кино, игровое кино, телевидение и научно-популярное кино. Вот эта мастерская, куда я поступал, была единственная во ВГИКе, которая не ориентировалась жестко, не закрепляла жанровую работу. И это было правильным выбором, правильным попаданием, потому что ни в какую другую мастерскую меня бы не приняли — и в эту-то приняли случайно. Так сложилось, что мандатная комиссия ошиблась.

Как ошиблась?

Я до сих пор всего не знаю, но там должна была быть другая фамилия вместо моей. Ну а потом, в общем-то, исправлять уже не стали, ни у кого не было желания…

Что вам дал ВГИК? Ведь ваша работа на горьковской студии уже сделала из вас профессионала.

ВГИК помог мне обратить внимание на самого себя, потому что все же режиссура — это в первую очередь знание себя и умение управлять собой. И исходя из этого — умение работы с другими людьми. Развязаны были узлы. Я был очень стеснительным человеком, плохо одетым, абсолютно без денег, и это, конечно, не давало никакой внутренней мотивировки. Я никогда не читал стихи вслух, я никогда не был на площадке в качестве актера, не играл никаких ролей, не был задействован ни в какой самодеятельности. Все, что я до этого делал в документальном кино, — это все результат моей воли, моих представлений и моего усердия. Ну и того, чему я научился конкретно по этому направлению. А здесь, например, был предмет «техника речи» — это умение владеть собой, умение формулировать, умение тембрально создавать какую-то голосовую окраску, понимание смысла текста, смысла слов, осознание того, как они связываются, что такое логическое ударение…

Какие еще были предметы?

Еще было «актерское мастерство» — работа на площадке. Мы спектакли делали, играли роли. Это было абсолютно мучительным для меня.

Кого вы играли, можете вспомнить?

Даже не буду говорить. Это все было смешно и, по-моему, нехорошо. И та методика оказалась скорее насилием надо мной, чем развитием моим.

Но пользу принесла!

Пользу принесло не это, а техника речи. Она помогла мне взять себя в руки и услышать себя со стороны, понять, в чем вообще логика артистического звука. И еще литература — зарубежная, русская. Зарубежную у нас читал Бахмутский[7], русскую — Звонникова Лидия Александровна, которая потом сыграла огромную роль при работе с Платоновым, она же познакомила меня с Юрой Арабовым. История музыки, сценическое движение — вот эти профессиональные, в каком-то смысле прикладные науки шаг за шагом освобождали меня от меня самого. А может, на моих руинах или на моем фундаменте создавали нового человека.

А специальность на вас не оказала такого влияния?

Нет. Уходя из института, я защищался той работой, которая была снята до института.

«Лето Марии Войновой»?

Да. Понимаете, я был связан с реальной жизнью и реальным производством. Все же я прошел спортивное и художественное телевидение, документальное кино, сам руководил съемочной группой, сам уезжал в экспедиции на съемки… То, чему ребят во ВГИКе только учили. И монтажу учили (а я уже целые фильмы сделал к тому времени)…

То есть вы были взрослее профессионально.

Да, хотя я был человеком совершенно неярким.