В царившей вокруг меня суете тревоги понемногу растворились, вернулось присутствие духа. Стуча молотком, круша старые постройки, я расслабился. Выдирая особенно цепкий гвоздь, проколол палец. Сколачивая заново рейки, так разошелся, что две даже перебил нечаянно молотком. Понемногу начинал угадываться скелет будущего киоска. Между несущими досками кривыми штрихами ложились тонкие боковые. Аккуратность здесь не главное, прежде всего — скорость. Слишком выпирающие концы можно отпилить. Проходиться рубанком не обязательно. Обтянуть потом баннерами, и не будет видно неприглядной изнанки. Вся эта ярмарочная красота держится на кособокой шаткой конструкции. Как и в жизни, — пришла мне в голову безыскусная, как моя работа, мысль, — не ковыряй глубоко, и не увидишь неприглядные внутренности, и это касается всего. Почти готово. Неудивительно, что Толик хвалит меня — работаю быстро, не сбежал, как некоторые, не запил. После того как я обещал ему все свое свободное время, он заявил, что «делает на меня ставку». Отныне я фаворит. Интересно, что подумали бы мои бывшие коллеги в белых халатах, если бы увидели сейчас, как я, одетый в невообразимо грязные штаны, получаю одобрение прораба за то, что хорошо и споро сколотил доски, а в кармане у меня лежит завернутый в салфетку бутерброд с сыром? Скажут, что я опустился совершенно?

Домой приплелся измочаленный, опять немного тянуло спину, но усталость была приятной. Полученные за работу деньги придавали уверенности в себе. С порога услышал громкие голоса мамы и Леры, никто не спал. Остро пахло ванилью, запах источали какие-то Лерины рулетики, над которыми она корпела целый вечер. Мать, возбужденная, раскрасневшаяся, попивала вино и была уже слегка подшофе.

— Сыночка, Лера говорит, сильно она лютовала?

— Сходила бы сама и посмотрела. Что теперь-то спрашивать?

Я сел и с наслаждением откинулся на спинку стула.

— Я вместо тебя на той неделе схожу, — живо предложила она. Мать не могла долго дуться и теперь, образумившись, спешила быть полезной.

— Лучше б ты на день рождения сходила.

— Не записывались мы к ней на дни рождения ходить. Пошла она.

— Это ты сейчас такая смелая. Зачем звонила тогда, поздравляла?

— Да очень надо. Больше не буду ничего ей делать, кроме того, что обязана. Все одно она не ценит. Пусть теперь знает. Так ей и скажу — пусть вас ваш Сашенька поздравляет. А я так — в рамках договора.

Мать распалялась. В конце концов она заявила:

— Вообще не поеду к ней, пока она не извинится! И вы с Лерой перестаньте к ней пока ездить. Нет, серьезно. Мы ей нужны еще больше, чем она нам.

Она ушла в комнату, поэтому трубку зазвонившего в прихожей телефона взял я, хотя вряд ли кто-нибудь стал звонить мне на домашний.

Я слушал не более минуты и, сказав «нет, конечно», «да» и «хорошо», повесил трубку.

— Кто это был? — спросила Лера.

— Завтра нужно будет выйти на выставку пораньше.

У психиатра было круглое лицо, испещренное воронками от старых угрей, непослушные прямые волосы, которые он то и дело убирал за уши, и женский писклявый голос. Говорил он тихо, вкрадчиво, глядя на угол своего заваленного бумагами стола, и имел несносную привычку то и дело прикрывать глаза веками. Но за рыхло-расслабленным фасадом таилась, судя по всему, недюжинная сила, потому что Зинаиду он скрутил в два счета и не давал ей и пикнуть без его на то соизволения. Вопросы задавал исподтишка, со стороны могло показаться, что он ведет со старухой праздную беседу, но стоило ей попытаться уйти от темы (а делала она это часто), как он, метнув на нее неожиданно цепкий взгляд, перебивал ее с еле слышным смешком и точно рассчитанным словом-уколом возвращал к предмету обсуждения. Я заметил, что он то и дело гасит глубинный зевок и с преувеличенным любопытством поглядывает на авторучку, что держит в руках, будто это какая-то диковина, — наш случай не представлял для него интереса. Мне стоило немалых трудов привести к нему Зинаиду, которой по правилам диспансеризации психиатр был обязателен. Она шипела, что не допустит над собой такого надругательства, она нам не сумасшедшая и не шизанутая, что я совершенно распоясался, и т. д. Я с трудом объяснил ей, что посещение данного врача — предписанная необходимость.

У него был подход к старухам, у этого странного доктора, — выпады Зинаиды Андреевны он отбивал молниеносно и был неуязвим для критических замечаний. Вранье различал с лету.

— Аппетит совсем плохой, — ныла Зинаида, но он, оттопырив в вежливой полуулыбке губы, иронично прикрыл глаза — понимаю, мол, старая, что сказала ты это для красного словца.

— Три дня подряд не сплю. Сил уж нет, — ворчала она. Но психиатр, подняв брови, вежливо заметил: