— За два с половиной, — уточнил Эдмон. Он не хотел оставаться в тени.

— Ну, раз уж вы меня встретили, давайте сюда вашу кружку.

— Пожалуйста! — сказала Мадлен. — Надеюсь, вы будете щедрой.

Эдмон, шутливо нахмурившись, пробубнил:

— Помните, что в старости вы сможете вдруг остаться одинокой!.. Тогда мы будем собирать для вас тоже!..

Бросив в кружку два франка, Жозетт взмахнула рукой.

— До старости мне еще лет тридцать!.. — засмеялась она. — Ну, идите дальше и через час, не позже, возвращайтесь домой, чтобы родные не беспокоились о вас!.. И смотрите, не смейте ходить на собрание коммунистов!..

И она скрылась за поворотом улицы. Ее упоминание о собрании коммунистов напомнило Мадлен о Жаке. Она невольно почувствовала себя виноватой. Ведь за все время, что она бродила по улицам, ни разу о нем не подумала. Не подумала о том, что на собрании обязательно будет выступать дядя Морис… И тогда они убьют Жака!..

Мадлен бросилась бежать вдоль улицы. Эдмон едва поспевал за ней.

— Куда ты?! Куда ты?! — кричал он ей, задыхаясь от быстрого бега.

Монеты ритмично постукивали в кружке. Плакат несколько раз срывался с палки и падал под ноги Эдмона. Пока он поднимал его и прилаживал на место, Мадлен убегала все дальше и дальше. Эдмон догнал ее только на перекрестке при красном свете светофора.

Тут он только наконец сообразил, куда она так стремится.

— Мадлен! Не смей! — схватил он ее за руку. — Мадам Жозетт запретила!..

Мадлен сердито вырвала руку:

— Если боишься, можешь не ходить!

Зажегся зеленый свет, и она быстро пошла через дорогу. Теперь Эдмон не отставал от нее. Он шагал рядом, и на его совсем еще ребячьем лице появилось выражение страха. Он понимал, что не смеет ходить на собрание коммунистов, что отец выдаст ему за это сполна, но не останавливался, а только все время повторял:

— Мадлен! Мы должны вернуться!..

Но Мадлен упрямо шла вперед.

— Нас же туда не пустят!.. — крикнул он наконец. — И потом там могут стрелять!.. Помнишь, как в прошлом месяце!..

Мадлен молчала. Ее губы были крепко сжаты. Она словно не слышала того, что говорил Эдмон. Когда он снова схватил ее за руку, она в негодовании обернулась: