Через пару кварталов девушка нырнула в переулок, а из него в ещё один и открыла неприметную боковую дверь. Наверняка эту узкую кованую лестницу в прошлом использовали в качестве чёрного хода. Ступеньки, ступеньки, ступеньки... Да сколько же их тут?! А вот и дверь. Поворот ключа, «проходите месье» – и удар под дых!
Его скрутило так, что чудом не вывернуло наизнанку.
Зато он сразу вспомнил, зачем приехал в Париж – совсем не затем, чтобы гулять с девушками по бульвару Осман! А затем, чтобы разобраться почему в регионе участились случаи прорывов мембраны. Три основных клана, называемые ныне Большими – Синий, Зелёный и Жёлтый – вот уже два месяца воздерживались от ворожбы, но прорывы продолжались, и он искал того, кто обходил запреты и провоцировал рикошет. Остальные цвета тёмной радуги его не интересовали. Красные доживали своё агрессивное «я» по удалённым Африканским провинциям и островам Океании, а коричневые, отброшенные эволюцией силы за спектр, жили среди диких животных в непосредственной близости от лесов и болот. Нынешний провокатор, напротив, шалил исключительно в Европе, и только в местах густонаселённых. Больше того, судя по тому, что в Париже он ускользал от Лента с проворностью неуловимого лунного жука, оставляя столь же эфемерные следы – запахи и воспоминания зеркал, – в жизни мегаполисов «жук» ориентировался прекрасно. А стало быть, в том, что он был тёмным из Большой Тройки, сомневаться не приходилось. Особенно сейчас, когда Лент оказался в эпицентре самого натурального извержения. Такое даже жёлтым вряд ли по зубам. Тут постарался очень старый зелёный или свихнувшийся на артефактах синий. Дыра в мембране – это не дыра в крыше, это дверь за Черту. И именно дыра в мембране сверкала сейчас здесь на Парижской мансарде ровно обработанными краями, а на предплечьях Лента поочередно и безостановочно натягивались и лопались нити оберегов.
«Назад!»
Испуганная Мина, ещё минуту назад приглашающая его вовнутрь, отскочила на крошечную лестничную площадку, и беспомощно вскрикнула, явно ничего не понимая.
«Вы хотите мне сказать, милая девушка Мина, что не чувствуете ничего неладного?»
Почему он перешёл с ней на вы? И почему стал так подчеркнуто вежлив и удивительно спокоен? Не потому ли, что, судя по выражению лица прелестницы, месье стоило срочно показаться врачу? Она, конечно, не заметит официоза, потому что в ход снова пошёл мыслеформ, а он «ты» и «вы» не разбирает, и зачастую безразличен не только к падежам, но и к родам – каждый додумывает в пределах родного языка.
«Спрошу иначе: когда вы покинули это помещение?»
С этим вопросом она справилась быстро, хотя он мог и не спрашивать – отсюда до кафе, где она на него наткнулась, с её ногами ходу минут пять, не больше. Но, судя по гладким краям, дыра прибывает в открытом состоянии не меньше суток. Странно ещё, что за это время Париж не наводнили толпы сумасшедших.
«И спали вы вчера без проблем, надо полагать? Хорошо спали?» – он спрашивал о сне, а думал о том, как она осталась жива.
«Ну, я немного волновалась, месье, и немного злилась, но в целом, неплохо, да. Мне снился лес».
Этого только не хватало! Неужели всё-таки «леший»? Давненько коричневые не переходили ему дороги.
«Какой? Да не смотрите на меня так! Какой лес вам снился, Мина? Опишите!»
«Сосновый, дремучий и глухой, под ногами мох, я бродила, бродила»...
Он задохнулся:
«А потом?» – вместо этого вопроса ему хотелось воскликнуть «не верю», но она только улыбнулась:
«А потом прибежали бизоны, и я проснулась».
Нет, ну не гадость?! Бизоны! У него прорыв, дыра, которую открыл, по всем признакам, не кто иной, как синий леший – редчайшее сочетание сил! – а у неё бизоны. Но если «лунный жук», решивший устроить Европе гастроль – это прибившийся к коричневым синий, то почему тогда не тронули Мину? В одной только крошечной мансарде вот прямо сейчас он ощущал как минимум троих претендентов на тело – а сколько их разлетелось по округе! – так почему же ни одна сущность не позарилась на столь достойный сосуд? Почему прибежали
В этой командировке он хронически не успевал. К его появлению на местах выбросов, гости либо возвращались за Черту, напроказив непоправимого, либо, подселившись в находящихся поблизости носителей, растворялись среди живущих. На крайний случай, разлетались в поисках подходящих.