Ирина Одоевцева вспоминала: «За третьим столиком действительно сидит скромная молодая женщина, вовсе не похожая на принцессу, в тёмном платье с длинными рукавами, просто, по-домашнему причёсанная и даже не напудренная — нос её предательски поблескивает. Рядом с ней долговязый брюнет в длиннополом старомодном сюртуке. Черты его большого лица так неподвижны, что кажутся вырезанными из дерева. Он держится прямо, высокомерно закинув голову. Весь он какой-то чопорный, накрахмаленный, как его непомерно высокий, подпирающий подбородок воротник. Таких не только в Берлине, но и в Петербурге уже не носят.
Он сидит молча, с напряжённо-беспокойным видом путешественника, ждущего на вокзале пересадки, и явно чувствует себя здесь совсем не на своём месте. Никто не обращает на него внимания. Никто как будто не знает, кто он.
Неужели это на самом деле Игорь Северянин? Тот самый “гений Игорь Северянин”, гордо провозгласивший о себе:
Нет, совсем не таким я представляла себе “принца фиалок”.
— Я пойду, скажу ему. Подождите тут. Я сейчас приведу его.
Башкиров отправляется за Северяниным, а я стою у стены и жду.
Я вижу, как Башкиров, подойдя к Северянину, что-то говорит ему и тот отрицательно качает головой, не двигаясь с места. Башкиров возвращается ко мне, смущённый и растерянный.
— Представьте себе, он заявил, что привык, чтобы женщины сами представлялись ему, а он ходить знакомиться с женщинами не согласен. Ни в коем случае!»
С Игорем Северяниным Одоевцева познакомилась в начале 1923 года в Берлине. Её муж, поэт Георгий Иванов, начинал как эгофутурист и вспоминал о Северянине в книге «Китайские тени». Северянин посвятил ему стихотворение «Диссона» (1912), впервые опубликованное в брошюре «Качалка грёзэрки», и два очерка «Успехи Жоржа» (1924), в котором приветствовал его сборник «Сады» (1921), и «Шепелявая тень» (1927), где критиковал его мемуары.
Игорь Северянин не забыл встреч с Ириной Одоевцевой и в 1926 году посвятил ей сонет, который вошёл в издание «Медальоны: Сонеты и вариации о поэтах, писателях и композиторах» (Белград, 1934).
В берлинских выступлениях Северянина участвовала и актриса Ольга Владимировна Гзовская, имя которой было известно всем любителям театра и кинематографа в начале XX века. С особым чувством относилась она к Блоку, который пригласил её на одну из главных ролей в своей пьесе «Роза и крест». Беспокоясь, хорошо ли сыграет Гзовская Изору, Блок писал своей матери в 1916 году: «Гзовская очень хорошо слушает, хочет играть, но она очень любит Игоря Северянина и боится делать себя смуглой, чтоб сохранить дрожание собственных ресниц».
Игорь Северянин ходил на спектакли с участием актрисы и восхищался её голосом. Вершиной творческой жизни Ольги Гзовской была работа в Художественном театре под руководством Станиславского. Актриса особенно прославилась в роли Офелии из «Гамлета» Шекспира и Саломеи из одноимённой пьесы Оскара Уайльда.
Игорь Северянин в посвящённых ей стихах воспел её крылатый голос и небесную русскую душу, посвятив «Сонет Ольге Гзовской» (1921, 21 января. Таллин):
Одно из лучших стихотворений Северянина о родине, с которой он оказался разлучён, — «Я мечтаю о том, чего нет...», в первой публикации в газете «Последние известия» под названием «Бессмертная поэза» посвящалось О. В. Гзовской (1922).
В авторском экземпляре этого стихотворения есть вариант девятой-одиннадцатой строк:
Ольга Гзовская вспоминала, с каким интересом публика ходила на поэзоконцерты:
«Зал Литературно-художественного кружка бывал переполнен, особенно по вторникам, когда там на традиционных вечерах выступали знаменитые поэты и артисты... Некоторые лекции-беседы вызывали шумные прения, споры и приводили к бурным столкновениям, особенно когда на них присутствовали представители нового течения — Вас. Каменский, В. Маяковский, Д. Бурлюк и другие. Их выступлений ждали, к ним готовились, о них много говорили. С интересом следили за тем, когда выйдут новые издания В. Брюсова, К. Бальмонта, Игоря Северянина, и торопились их приобрести. Мы спешили первыми выучить и поскорее выступить со стихами на концерте, обновляя свою программу. Позирующий, грассирующий и витиевато-эстетский, блестяще, особенно как переводчик, владеющий стихом Константин Бальмонт; несколько грубоватый и внешне совсем не похожий на поэта Валерий Брюсов (Бальмонт говорил, что он обращается с поэзией, как ландскнехт с пленницей); внешне отдалённо похожий на Оскара Уайльда Игорь Северянин, читавший, напевая, свои стихи на поэзо-концертах, причём каждое стихотворение имело свою, надолго запоминающуюся мелодию».
В 1920 году Ольга Гзовская эмигрировала и выступала с чтением стихов Северянина в Эстонии, а в двадцатых числах января получила приглашение на гастроли в Ригу. Позже она вспоминала:
«По дороге в поезде мы [имеется в виду она и её муж, актёр Гайдаров] встретились с Игорем Северяниным, ехавшим на свои поэзо-концерты. За прошедшие несколько лет с тех пор, как я видела его в последний раз на одном из выступлений в Политехническом музее, он не изменился. Разве только молодая женщина, как выяснилось — его жена, сопровождавшая его, казалась чем-то непривычным: привычнее было видеть Игоря Северянина в окружении многочисленного эскорта девушек и женщин».
Северянин стремился к публике, ждал от неё свидетельств прежней восторженной любви. Из письма Августе Барановой от 3 декабря 1922 года мы узнаем: