И. Северянин выступает в Вильне только в одном вечере».
Более подробно о предстоящем вечере рассказано в другой газете:
«Завтра, 30 сентября, известный русский поэт Игорь Северянин выступает в Вильне в своём “поэзоконцерте”. Для Вильны авторский вечер — большая художественная новинка. Тем более — вечер любимого поэта, признанного поэта, волнующего и трогающего сердца тех, кто любит поэзию. Вечера Северянина в Варшаве прошли с редким успехом: поэт удостоился цветочных подношений от восторженных слушателей, которых он буквально гипнотизировал... В программе — много новых стихов (“Купанье звёзд” и др.). Из прежних поэт читает “Ананасы в шампанском”, “Марионетка проказ”, “Кэнзели” идр. Программа обширная (до 20 стихов). Имя Игоря Северянина так обаятельно, что нельзя сомневаться в успехе его вечера и у нас.
Вечер устраивается в цирке, как в единственном в городе помещении, где возможно установить более низкую расценку билетов.
Билеты сегодня можно получать с утра в кассе цирка».
За выступлениями Северянина продолжали следить и в советской России. Информация из журнала «Книга и революция» была вполне объективной, хотя и неточной — поэт жил в Эстонии:
«Проживающий в Риге Игорь Северянин устроил два своих поэзовечера. По поводу их рецензент “Ригаше Рундшау” говорит следующее: “Оба вечера собрали огромное количество публики, хотя устроителями было выбрано самое неудачное помещение, холодное, мрачное, заброшенное”. В этой случайности интимнейшего вечера лирики среди холода и заброшенности как бы отразилась судьба той России, из которой вышел Северянин, России роскошно обставленных и раздушенных будуаров, рафинированной культуры эстетических денди, которые теперь выброшены в чужую и безжалостно жестокую жизнь, ломящую и разбивающую тех людей роскоши, певцом которых является Игорь Северянин».
Первые книги в зарубежье
Первые три книги Северянина за пределами России вышли в Юрьеве (Тарту) в издательстве «Одамеэс» («Odamees») — «Сгёгпе des Violettes: Избранные поэзы», где Игорь Северянин собрал стихи из разных книг, «Puhajogi: Эстляндские поэзы» (обе — 1919-й) и «Вервэна: Поэзы 1918-1919 гг.» (1920).
По поводу трёх новых книг Северянина Александр Дроздов напишет:
«Пусть стонет Россия, пусть народ, жуя ржаные гренки, гниёт в голоде и вшах, пусть ветры революции сдувают его спереди и сбоку — поэт не изменился, не поглупел, но и не поумнел, не растратил своего богатого лирического таланта, но и не углубил его. Всякую минуту, с хризантемой в петличке, он готов выйти на эстраду, и беда лишь в том, что нет аудитории, некому рукоплескать...
В новых книжках Северянина можно сыскать стихи той кисейной нежности, на которую он большой мастер, но все его гризетки, дачницы, кусающие шоколад, и соловьи, защитники куртизанок, идут мимо, в лучшем случае утомляя, в худшем раздражая. И три книжки, лежащие передо мною, — они отзвук старого Петербурга и старой Москвы, только памятка — в них нет ни крови, ни плоти тех дат, которые стоят на их обложке».
В рецензии Л. Белозерской «Устрицы в стихах», опубликованной весной 1921 года в парижской газете «Последние новости», говорилось, что в «Вервэне» «наиболее видную роль, роль героини — играет почему-то безответная устрица. <...> Для него [Северянина] “устрицы” и “ликёр из вервэны” — это идеология».
Книги дали поэту возможность почувствовать, что жизнь налаживается, что он по-прежнему «не эмигрант, а дачник». Северянин напоминает о себе, ищет возобновления прежних знакомств. Узнав из газет, что Брюсов в октябре был в Москве, Северянин после долгого перерыва 22 сентября 1920 года посылает ему из Тойлы письмо:
«Светлый Валерий Яковлевич!
Если Вы живёте ещё в Москве, и это письмо дойдёт до Вас, известите меня, пожалуйста, и я напишу Вам большое письмо.
Только вчера узнал о возобновлении почтовых сношений с Россией и спешу послать Вам свой искренний привет и всегдашнее воспоминание.
Любящий Вас
Опасаясь, что письмо не дойдёт по старому адресу, пишет ещё одно письмо на следующий день.
Последняя встреча Северянина с Брюсовым произошла в феврале 1917 года в Баку. В очерке «Встречи с Брюсовым» Северянин рассказывал: «Мы сидели в отдельном кабинете какого-то отеля... <...> один именитый армянин города, Балкис Савская и я, когда вдруг неожиданно распахнулась дверь и без доклада, даже без стука, быстро вошёл улыбающийся Брюсов... <...> мы заключили друг друга в объятия и за рюмкой токайского вина повели вновь оживлённую — в этот раз как-то особенно — беседу».