46
Майлз ел. Это был своеобразный процесс. Он сосал бутылочку, одновременно жуя соску – нерешительное усилие, которое делало процесс мучительно медленным. Грейс старалась не проявлять нетерпения, но это было невозможно. Да, он милый, но такого рода вещи не очаровывали ее так, как других мам, и все, что она могла, – это не кричать на него, чтобы он уже закончил, и они могли двигаться дальше.
Она закрыла глаза и сосредоточилась на своем дыхании, чтобы сдержать тошноту, все еще бушующую в животе.
Идея работала в теории, но никогда не работала в жизни Грейс. Шаг за шагом не раз Грейс шла к куче неприятностей. Она крепче зажмурила глаза, сосредоточив все свои усилия на том, чтобы ее не вырвало.
– Почему так долго? – окликнула ее Хэдли из дверного проема, заставив Грейс резко открыть глаза. Хэдли посмотрела на Майлза и нахмурилась.
– Он играет с тобой. Он уже наелся.
Грейс перевела взгляд на сына, потом снова на Хэдли, потом снова на сына и почувствовала, как ее рот сам собой расплывается в улыбке, когда он улыбнулся ей, и молочная слюна потекла из его рта. Маленький чертенок-манипулятор, чертовски обаятельный, как и его отец. Он точно знал, когда она была раздражена и как можно было ее обезоружить. Она отодвинула бутылочку, и он нерешительно запротестовал, но тут же сдался, когда Грейс перекинула его через плечо и издевательски похлопала по мягкому заду.
– Проснись и пой, – пропела Хэдли. – Солнце уже взошло. Пусть он отрыгнет, а потом приходи в ванную.
– Зачем?
– Это сюрприз.
Грейс покачала головой, недоверчиво глядя на Хэдли. Мало того что Грейс ненавидела сюрпризы, так еще и за последние четыре дня сюрпризов ей хватило на всю жизнь.
– Трусишка, – упрекнула ее Хэдли.
Грейс кивнула, ничуть не стыдясь признаться, что до смерти боится того, что задумала Хэдли. Словно соглашаясь, Майлз громко рыгнул, и Хэдли подошла, выхватив его из рук Грейс, и унесла прочь, словно беря в заложники.
Грейс подумала о том, чтобы не идти за ней, но понимала, что только оттягивает неизбежное. С тяжелым вздохом она оттолкнулась от кровати и поплелась за ними. Она прошла мимо Скиппера, который сидел на одной из двух кроватей и смотрел в стену перед собой. Она проследила за его взглядом, чтобы увидеть, на что же он смотрит, но ничего не разглядела и продолжила свой путь.
Мэтти уже была в ванной. Она сидела на краю ванны, закутавшись в халат, согнув плечи и глядя в пол. У нее была стрижка боб. Ее белокурые волосы были окрашены в рыжевато-коричневый цвет – глубокий, теплый каштановый цвет. На ней не было макияжа, и полдюжины серег, которые она обычно носила, исчезли вместе с ее фирменной змеей. Она выглядела маленькой, юной и сломленной, и сердце Грейс сжалось при виде ее.
– Мэтти, подержи Майлза, – попросила Хэдли, протягивая его ей.
Мэтти взяла его, и Майлз тут же начал хватать ее за нос – это было его любимой игрой. Она повернула его так, чтобы он больше не мог этого делать, и он извивался, пытаясь ее ухватить, поэтому она положила его на коврик для ванной у своих ног.
«Иссиня-черный» или «Полночное искушение», – озвучила варианты Хэдли, показывая на две коробки с краской для волос.
Грейс яростно затрясла головой. Она не питала иллюзий по поводу своей внешности. Она невесть какая красавица. Ее единственной отличительной чертой были огненные кудри в сочетании с бледной кожей и карими глазами – поразительное сочетание, которое отличало ее от других. Незнакомец однажды назвал цвет ее волос «донкихотским». Тогда, вернувшись домой, она катала на языке это слово – такое романтичное, мечтательное. Он ошибался, но ей так нравилась эта идея, что она часто произносила это слово вслух, когда смотрела на себя в зеркало.
– Ну ладно, тогда я сделаю все первой, – сказала Хэдли и, не останавливаясь ни перед чем, поставила коробки с краской для волос на полочку, взяла ножницы, лежащие рядом с ними, и отрезала себе прядь волос.