– Значит, это та самая девушка.
Нет смысла опровергать.
– Да.
– Кто она? Кто этот человек, за которым ты следил на протяжении всех ее жизней в течение последних четырех тысячелетий?
Меня опаляет гневом от наглости его вопроса, но пламя тут же гаснет. Я проглатываю готовый сорваться с губ резкий ответ. У меня больше нет сил ни ругаться, ни спорить.
– Она моя жена.
Произнести это слово вслух – все равно что снять с себя бремя и одновременно навлечь проклятие на свою голову. Оно сладкое на языке, но обжигает, как клинок Астарота.
Самое красивое слово на любом языке, потому что описывает ее. Несколько мгновений она была моей. В коротких, мерцающих, как свечи, человеческих жизнях. Глаза закрываются от нахлынувшего на меня воспоминания. Ее умоляющий взгляд, кляп во рту, а затем лезвие у ее горла…
Руки вздрагивают, опрокидывая бокал, и вино разливается по барной стойке.
Как кровь.
Эйстибус спешит вытереть лужу и наполнить мой бокал снова.
Амбри молчит. Когда джинн уходит, он наклоняется ко мне.
– И этот Гай – твой подарок ей?
– Я исполняю свой долг, и только. – Я склоняюсь над стойкой, крутя в пальцах ножку бокала. – Я наблюдаю за ней, Амбри. Жизнь за жизнью, всегда в одиночестве. Она никогда не любила другого. Ни разу после Ларсы.
– Потому что она любит тебя.
В груди все сжимается, а крылья напрягаются и плотнее прижимаются к телу.
– Больше некого любить. Я мотылек, бьющийся о лампу в попытках добраться до ее света. Но для меня уже слишком поздно. Лучшее, что я могу ей оставить, – это шанс полюбить кого-то другого.
Амбри вскидывает идеальные брови.
– Оставить? То есть…