– Папа, ты занимался торговлей?
– Нет, девочка. Я стоял куда ниже торговца.
– Правда? – удивилась Миранда.
– Я очень долго болел, – продолжал Гарет. – Но Лебек увидел, какой я большой, и решил, что если я выживу, то стану хорошим работником. Я обрабатывал его поля, и это был очень тяжелый и утомительный труд. Я весь день находился на воздухе, от рассвета до заката.
Миранда молча смотрела на него. Конечно, девочке было сложно понять огромную разницу между его нынешней жизнью и той, что он вел всего месяц назад. А его вдруг охватила мучительная тоска по той жизни, тоска настолько острая, что он едва не задохнулся.
Немного отдышавшись, Гарет вдруг понял: во время его жизни в Бельгии ни постоянные мелочные придирки тирана-хозяина, ни его глупые капризы, в сущности, не докучали ему – ведь нечто подобное он терпел и в армии. Но зато теперь ему не хватало усталости в натруженных мышцах после долгого трудового дня. Не хватало чувства завершенности в конце жатвы. Не хватало работы на свежем воздухе, под ясным небом и холодным ветром. А вот жизнь герцога в Лондоне казалась ему скучной. Несмотря на множество юридических и финансовых проблем, которые ежедневно приходилось решать, Гарет чувствовал себя лентяем.
Наконец Миранда с некоторым недоумением проговорила:
– А я бы хотела целый день находиться на воздухе. Но увы, у меня слишком много занятий. И потом… Говорят, не следует бывать на улице в определенное время дня. Мисс Долуорти утверждает, что от этого кожа у людей темнеет, как у дикарей.
– Как у меня? – Гарет усмехнулся.
Миранда с серьезнейшим видом кивнула:
– Да, возможно. Но знаешь, папа, с каждым днем ты становишься все менее похожим на дикаря.
По крайней мере ребенок был честен с ним.
Гарет снова усмехнулся:
– Что ж, полагаю, это не так уж плохо.
Тут Софи молча ему улыбнулась, но улыбка ее была печальной, Миранда же заметила:
– Несмотря на все трудности, о которых ты говоришь, ты словно сожалеешь о том, что тебе больше не придется их испытывать.
– Кроме трудностей, была и свобода, которой я наслаждался.
Девочка промолчала. И глубоко задумалась. Софи же по-прежнему думала о чем-то своем, но было совершенно очевидно, что мысли ее не очень-то приятные.
– Софи, дорогая! – Тетя Бертрис обняла ее и поцеловала в щеку. Затем отстранилась и взглянула на нее своими проницательными светло-голубыми глазами. – Похоже, ты устала, дорогая…
– Нет, тетушка Бертрис, вовсе нет, – ответила Софи и повернулась к Бекки.