– Знаете, только что умер солдат, и мне необходимо оформить документы, чтобы его семья смогла получить жалкое пособие, которое армия считает достаточным для родителей, потерявших на войне сына, и если не будет хватать хоть одной бумажки – пусть самой незначительной, – с этим пособием они могут распрощаться. Впрочем, все равно спасибо за заботу.
Стилвелл положила трубку, тряхнула головой.
Если представить, что один из тех парней – ее Дэнни, чего бы ожидала она от врача? Ответ был очевиден, по крайней мере для нее. Добровольцы, сержанты и капралы, медсестры, лаборанты и пара фельдшеров – все, кто помогал в медсанчасти, носили костюмы, и она была рада, что они защищены. Однако немыслимо не иметь возможности напрямую говорить с этими парнями, смотреть, прикасаться к ним, слышать их неискаженные голоса.
Вскоре после смерти Уаймана Стилвелл поселилась в закрытом на карантин госпитале, спала урывками на раскладушке, перебивалась в основном кофе и приготовленной в микроволновке едой, которую обычно давали только пациентам. В течение последних пятидесяти часов ей так и не удалось как следует поспать, и она начинала чувствовать, что силы вот-вот иссякнут.
Раньше Ленора уже испытывала такое изнурение – после окончания медицинского факультета, во времена интернатуры, а затем и при прохождении резидентуры. В те дни она, случалось, работала по девяносто часов кряду. Тогда она была моложе. Впрочем, и сейчас, пока не исчерпаны запасы энергии, держаться можно довольно долго.
С этим ничего не поделаешь. Зато она могла назначать колистин, пока не иссякли поставки, могла снимать боль, разговаривать с ними, держать их за руки, подбадривать.
20
Барнард никогда не высыпался как следует в этих похожих на мотельные номерах, которые теперь имелись во всех учреждениях, связанных с внутренней безопасностью. По статусу ему выделили достаточно удобную комнату в приятной цветовой гамме, с двуспальной кроватью и отдельной ванной. Но это был не дом, и рядом не спала худенькая и теплая Люсьенна.