27 сентября, спустя чуть более двух недель после убийства в Монтеро и в ответ на недавнее обращение к нему из самого Парижа, Генрих через своих послов объявил о своих намерениях перед советом французского короля в Париже. Они сообщили, что их повелитель больше не намерен довольствоваться одной Нормандией, а претендует на корону и королевство Франция. Затем они предложили условия, которые должны были найти отклик в договоре в Труа, а именно: хотя у них будет один и тот же король, королевства все равно пойдут разными путями и будут свободны друг от друга. Кроме того, Генрих снова предложил жениться на Екатерине и, следуя логике предыдущей части своего заявления, сказал, что сделает это без расходов на приданое, которое должны были найти друзья, подданные или родители. Позже, в ходе обсуждения, послам сообщили, что требования их короля претерпели значительные изменения, и что новый герцог Бургундский не может оставаться в стороне, видя, как уменьшаются полномочия французской короны. Отвечая на такие замечания, англичане заявили, что времена и условия изменились, но подчеркнули, что если их предложения будут приняты, это не будет означать, что французский король будет свергнут со своего трона. На самом деле намерение их господина заключалось не в уменьшении власти французской короны, а в ее сохранении и укреплении. Более того, Генрих был тем человеком, который мог наиболее эффективно принести Франции единство, а не раскол.
Дофин сам себя отлучил от власти в результате убийства в Монтеро, и послы могли развеять опасения бургундцев, что если Генрих женится на Екатерине и сам займет трон, то он передаст эффективное управление королевством своему шурину, дофину. Для пущей убедительности сторонникам герцога Бургундского было разрешено вновь занять бенефиции, которыми они пользовались, но были вынуждены отказаться от них из-за событий последних двух лет. В конце беседы английские посланники повторили основные положения своего предложения. Затем, в надежде повлиять на события в свою пользу, они заявили о готовности Генриха объединиться с герцогом Филиппом в отмщении за смерть его отца; они предложили устроить брак между одним из неженатых братьев короля (Бедфордом или Глостером) или его дядей, герцогом Эксетером, и бургундской дамой; и они заверили герцога, что ему будет позволено владеть землями в королевстве Франция[433].
Английские предложения были умело сформулированы. Генрих был тверд; он также дал понять, что у него гораздо больше прав на трон Франции, чем у молодого герцога Филиппа. В то же время он был сочувствующим и позитивным: обоих устроило бы ослабить престиж дофина, и чтобы было видно, что они делают это во имя мести, а не личных амбиций. Генрих также предложил Филиппу материальное вознаграждение во Франции, что, очевидно, должно было стать призывом к его помощи. В связи с этим первое заявление Филиппа, возможно, стало разочарованием для Генриха. Вероятно, под влиянием сторонников его покойного отца в Париже, и явно надеясь выиграть время, его главной заботой, похоже, была защита столицы с помощью перемирий, которые Генрих не хотел ему давать. Поэтому Филипп приказал своим послам быть готовыми пойти на небольшие территориальные уступки, если они сочтут их необходимыми; но в главном вопросе — о троне Франции — они должны были отклонить любое предложение Англии и предложить вместо этого союз. Что под этим подразумевалось, Генриху предстояло объяснить в частном порядке. Пример убийства в Монтеро был ужасным, и если бы ему последовали в других местах, это означало бы, что ни один человек, наделенный властью, не был бы защищен от нападения. Затем Генриха должны были спросить, присоединится ли он к мести за убийство отца герцога Бургундии, начав войну с дофином. Тем временем герцог Филипп надеялся на хорошие отношения на море между Англией и его владениями в Нидерландах[434].
Генрих был достаточно опытен, чтобы понять, что, хотя он мог бы пожелать более позитивного ответа от нового герцога, данный ему ответ был лучшим из того, что можно было ожидать в данных обстоятельствах. Он не захлопнул дверь перед носом Генриха, а выразил желание пойти ему навстречу: вряд ли Генрих ожидал, что Филипп сможет удовлетворить все его требования в своем первом официальном письме к нему. Генрих должен был знать, что молодой принц, особенно тот, кто только что занял свое положение, будет прислушиваться к советам, которые в данных обстоятельствах вряд ли будут единодушными. Он также должен был знать, насколько большую угрозу он и его армия представляли для парижан, хотя, вероятно, он не знал о посольстве, отправленном из Парижа 22 октября, чтобы сообщить герцогу Бургундскому об ухудшающемся положении столицы. Это был призыв спасти город. Нехватка провизии, в значительной степени ставшая результатом английского контроля над Сеной почти до самого Парижа, должна была быть исправлена. Осень 1419 года была очень трудным временем для столицы. Цены были высокими, деньги мало что значили; погода стояла сырая и очень холодная. Дрова для отопления было трудно найти, поэтому необходимо было принять меры по контролю за их продажей[435]. Свидетельства ясно показывают, что в эти месяцы Париж находился в состоянии кризиса. Народ, который хотел жить в мире, мог добиться этого мира, впустив врага, и с бургундским владычеством, таким образом, было бы покончено. В то же время Бургундия могла спасти Париж, но помощь должна была прийти скоро и быть значительной. Если герцог не придет быстро и лично, Париж может быть потерян для него. Его призывали заключить соглашение с англичанами, как того желали бы совет короля и парижане[436].
Париж описывая свое бедственное положение, искал пути его исправления и сообщал герцогу Бургундскому, что если он не предпримет никаких действий, его жители могут изменить ему. Давление оказывалось и с английской стороны. На встрече между представителями Генриха, прибывшими из Парижа, и герцогскими посланниками, состоявшейся в Манте в конце октября, Генрих повторил предложения, которые он выдвинул месяцем ранее для выхода из сложившейся тупиковой ситуации. При этом были подчеркнуты еще два фактора. Король хотел, чтобы было понятно, что он не будет поддерживать герцога Бургундии, если у того будут претензии на корону, и даже пойдет на заключение договора с дофинистами или другими, чтобы помешать ему реализовать эти претензии. Генрих начал демонстрировать свое нетерпение публично[437].
Давление на герцога Филиппа и его совет быстро усиливалось. Мы не можем быть уверены, но вполне вероятно, что бургундское посольство, отправленное в Мант, вернулось в Аррас к тому времени, когда в конце октября состоялось заседание, созванное для решения этих вопросов. Тень Генриха висела над всем ходом заседания: если ничего не будет решено, то он будет действовать, возможно, заключив союз с дофинистами. И Генрих, и его послы ясно дали понять, что либо путем согласия, либо с помощью силы он получит для себя корону Франции. Хотя он надеялся избежать второго средства, он был готов прибегнуть к нему. Было ясно дано понять, что в будущем он не пойдет ни на какие уступки[438].
Герцогский совет выслушал аргументы обеих сторон. Было бы неправильно поддаться моральному давлению короля Англии, что стало бы поводом для вечных упреков. Как и подобает первому пэру королевства, герцог должен защищать корону Франции силой, если потребуется, или рисковать понести наказание за такую нелояльность. Никто не мог считать защиту своего государя необязательной: тот, кто откажется это сделать, может нажить себе врагов внутри королевства, а, как всем было известно, герцогу не нужно иметь больше врагов, чем у него уже есть. Однако невмешательство имело бы то преимущество, что позволило бы избежать разрушений, смертей и лишений, которые последовали бы за войной с англичанами. Кроме того, мир означал бы сохранение единства королевства. С другой стороны, если бы в мире было отказано, то это также означало бы отказ от возможности заключения брака между одной из сестер герцога и братом короля Англии. Кроме того, некоторые города, уже находившиеся под английским контролем, будут безвозвратно потеряны: герцог должен последовать их примеру или рискует потерять все сам. Следует также помнить, что если бы герцог стремился получить корону Франции, ему противостоял бы Генрих V, который мог бы обеспечить ее не дофину, а члену Орлеанского или Анжуйского дома. Как бы то ни было, король Англии не просил денег у Франции, чтобы жениться на Екатерине, и будущее короля Франции и его королевы было обеспечено. Если бы Генрих был вынужден взять корону силой, король и королева Франции были бы смещены, а многие дворяне убиты. Из лояльности к королевской чете герцог должен был принять английские предложения. Если бы дофин стал королем, герцог Филипп получил бы на троне своего смертельного врага, и с ним пришлось бы воевать. Лучше было принять то, что предлагал английский король.
Моральные принципы уступили смеси житейской мудрости, корысти и страха. Решение, при условии согласия французского короля, было принято, вероятно, в последнюю неделю октября, и новость была передана Генриху[439]. В течение этой недели герцогские посланники, в задачу которых входило вести переговоры о возобновлении перемирия на море с Англией, не знали, как вести переговоры, поскольку отношение их господина к англичанам было неопределенным. Однако 7 ноября, в знак положительного решения, принятого герцогским советом, переговорщикам были даны все полномочия вести переговоры с представителями Генриха по своему усмотрению[440]. Вероятно, в тот же день, а также дополнительно, бургундским посланникам были даны полномочия начать переговоры о союзе с англичанами, альянсе, который стал предметом обсуждения на заседании герцогского совета, состоявшемся в Аррасе в конце месяца, на котором присутствовало несколько человек, таких как Луи Люксембургский (епископ Теруанский), Филипп де Морвилье (первый президент Парижского парламента), Жан де Мейли (впоследствии епископ Нуайонский), все они впоследствии стали служить Генриху или его брату Бедфорду в королевском совете в Париже[441].
2 декабря герцог Филипп издал в Аррасе письма, в которых признавал, что между Генрихом и Карлом VI, королем Франции, должен быть заключен мир, который он обязуется поддержать. По его условиям, Генрих должен был жениться на Екатерине, и их дети должны были наследовать трон Франции; Екатерина должна была быть принята без какого-либо приданого; Филипп не должен был препятствовать Генриху пользоваться королевским достоинством во Франции или какими-либо его преимуществами. После смерти Карла VI корона Франции немедленно переходила к Генриху и его наследникам на вечные времена, все должны были принести ему клятву верности как истинному королю Франции, позволить ему править и подчиняться ему. Всякий, кто противился или каким-либо образом умалял его власть, подлежал осуждению. Желая положить конец войне и многочисленным возникшим конфликтам, герцог обещал поддержать условия, которые были выработаны для достижения окончательного мира[442]. Граф Уорик и другие английские посланники, прибывшие в Аррас 30 ноября, должны были быть удовлетворены тем, что принципиальное решение было принято[443].
Принцип, однако, нуждался в более детальном выражении. Англичане не могли быть уверены в его юридической силе, пока не ратифицируют его, а бургундцы, вероятно, надеялись как можно скорее получить военную помощь (которую они и получили) от Генриха. Возможно, их также беспокоило явное отсутствие энтузиазма, если не открытое противодействие, с которым решение о заключении союза с англичанами было встречено как при дворе в Труа, в то время не всегда единодушном с герцогом Филиппом, так и в некоторых парижских кругах. Именно для урегулирования вопросов большое посольство, в состав которого входило несколько человек, впоследствии послуживших английскому делу, отправилось из Арраса в Руан, где Генрих сейчас проживал и занимался в основном вопросами управления и реформ в Нормандии. Вместе они упорно трудились. 24 декабря было обнародовано общее перемирие на суше между Англией и Францией. Его условия включали снятие экономической блокады, наложенной на Париж в июне, что должно было привести к возобновлению торговли со столицей, большая часть которой осуществлялась по реке теперь, когда англичане контролировали всю ее протяженность от Парижа до моря; это был шаг, способный оживить экономическую жизнь Руана[444]. На Рождество 1419 года Генрих издал грамоту, скрепленную его большой печатью, в которой, формально согласившись с уступками, сделанными герцогом Филиппом и его советом в Аррасе 2 декабря, он подтвердил свое желание добиться мира посредством своего брака с Екатериной и брака между одним из его братьев и одной из сестер герцога; далее он обещал поддерживать права герцога во Франции. Герцог, со своей стороны, согласился помочь Генриху в осуществлении его претензий во Франции. Оба будут добиваться наказания дофина, причем Генрих согласился не отпускать за выкуп ни его, ни его сообщников без ведома герцога Филиппа. Наконец, Генрих обязался помочь герцогу обеспечить права и интересы его жены Мишель, дочери Карла VI и сестры дофина[445].
Оставалось сделать важный конституционный и политический шаг. До сих пор основные переговоры велись между Генрихом и Филиппом Бургундским. Именно с намерением получить одобрение французского двора, находившегося в Труа, Генрих отправил Луи Робесарта, своего доверенного последователя выходца из Эно, для выполнения деликатной задачи — получить одобрение королевского совета на все, что до сих пор было согласовано и утверждено. Об этом посольстве известно немного: У Робесарта было мало людей, чтобы сопровождать его, и в хрониках нет никаких упоминаний о его путешествии. Не исключено, что Генрих, думая, что могут возникнуть возражения против того, что делается, и опасаясь, что французский двор может переметнуться к дофину, предпочел действовать без огласки, обычно связанной с посольством. Тем не менее, Робесарт, должно быть, хорошо выполнил свою задачу. В феврале герцог Филипп, в компании группы английских послов и самого Робесарта, покинул свои владения и медленно двинулся в Труа, куда прибыл 23 марта. Несколько дней спустя ассамблея, представляющая интересы королевства, но не имеющая в своем составе юристов Парижского парламента, обсуждала вопросы, поднятые англо-бургундскими соглашениями. К 9 апреля, несмотря на некоторые возражения, текст, требующий поддержки, был готов[446], и, пока Робесарт оставался в Труа, английское посольство вернулось к Генриху, за ним вскоре последовало французское, доставив английскому королю, находившемуся в Понтуазе, текст статей, согласованных 9 апреля. После некоторого обсуждения, в ходе которого некоторые условия, неприемлемые для Генриха, были исключены или изменены,[447] 5 мая был согласован окончательный текст, который должен был стать основой договора в Труа[448]. Английское посольство отправилось вперед, чтобы определить место, где Карл VI и Генрих встретятся для торжественного скрепления документа. Через несколько дней, 8 мая, Генрих сам отправился в путь.
9 апреля Карл VI обязался оставаться в Труа до тех пор, пока Генрих не решит, приедет ли он лично для скрепления договора. Он также должен был договориться о том, чтобы ряд мест, Пон-де-Шарантон, Ланьи-сюр-Марн, Провен и Ножан-сюр-Сен, были предоставлены Генриху и его сторонникам по пути в Труа[449]. Покинув Понтуаз 8 мая, Генрих вечером отправился в Сен-Дени, где он помолился и оставил подношение в аббатстве, названном в честь святого покровителя страны, правление над которой он собирался принять, и где находились захоронения королей Франции, которых он теперь мог сменить. Хотя до Парижа оставалось всего шесть миль, он обошел столицу стороной, со стен которой некоторые жители наблюдали его проезд, и остановился на отдых в Шарантоне, оставив солдат охранять Марну. По мере продвижения он оставлял свой контингент у каждого моста, через который проходил. К 14 мая он был в Провене, где сообщил Карлу VI о своем скором прибытии. В понедельник, 20 мая, он достиг Труа.
По словам Жоржа Шастеллена, который был еще мальчиком, когда происходили эти события, и который не питал большой любви к англичанам (хотя и восхищался некоторыми чертами Генриха), герцог Филипп встретил Генриха недалеко от Труа и приветствовал его сидя на лошади со сдержанной вежливостью[450]. Это была их первая встреча, но Шастеллен пишет, что они хорошо поладили. Затем процессия вошла в Труа, и в этот момент королева Изабелла и Екатерина, которые находились в отеле
Первоначально французы предложили, чтобы конвенция состоялась в согласованном месте между Труа и Ножаном, и чтобы каждая сторона прибыла с 2.500 человек (которые могли быть вооружены или нет, по желанию), а место было тщательно размечено заранее; эти меры напоминали те, что были приняты для встречи возле Мелёна годом ранее[453]. В конце концов, было решено (возможно, без согласия Генриха), что официальная церемония ратификации договора должна быть проведена в соборе Святого Петра в Труа. На следующий день, 21 мая, эта церемония состоялась. С французской стороны король был не в состоянии присутствовать на церемонии, а за два дня до этого королева Изабелла и герцог Филипп получили полномочия ратифицировать договор и позаботиться о браке Екатерины. С обеих сторон присутствовало около 400 человек, с английской стороны, помимо короля, были его брат Кларенс с супругой, герцог Эксетер, графы Уорик и Хантингдон, сэр Гилберт Умфравиль и другие. Заметным отсутствующим лицом был Генри Бофорт, который не явился, хотя его специально попросили об этом[454]. Генрих и Изабелла вошли в собор, встретились в центре и бок о бок подошли к главному алтарю. Затем были зачитаны статьи договора, и после получения согласия тексты были скреплены печатями обоих королей, причем Генрих (с приятной иронией) использовал печать, которую Эдуард III использовал на переговорах о заключении договора в Бретиньи. Затем каждая сторона поклялась поддерживать мир без раздоров.
После этого Генрих и Екатерина были торжественно обручены на церемонии, которую вел Анри де Савуази, архиепископ Санса, видный сторонник бургундцев[455]. Затем присутствующие, включая Кларенса и герцога Филиппа, поклялись соблюдать условия договора, оставаться послушными Генриху, пока он будет регентом Франции, и стать его вассалами, как только он примет корону. Затем был официально провозглашен мир, сначала на французском языке для присутствовавших французов, затем на английском для англичан. Наконец, были зачитаны письма Карла VI, предписывающие его подданным принести такую же присягу, какую давали герцог Филипп и другие знатные лица; затем условия мира были обнародованы как в городе, так и в английской армии[456]. На следующий день в церкви Святого Павла в Труа, в присутствии нотариусов, Филипп де Морвилье, первый президент Парижского парламента, епископ Труа, бальи региона и другие светские и церковные лица, включая около 1.500 жителей города, пришли поклясться соблюдать мир, как он был им прочитан и разъяснен слово в слово[457], после чего их имена были занесены в реестр.
В субботу, 1 июня, Генрих приехал навестить французскую королевскую семью в их жилище в Труа, и они вместе посетили вечерню, на которой присутствовал герцог Филипп, одетый в черное. На следующий день, в праздник Святой Троицы, в церкви Святого Иоанна состоялось бракосочетание Генриха и Екатерины, на котором присутствовало большое количество музыкантов, все из которых получили по одному недавно отчеканенному
Наряду с договором в Бретиньи (1360 г.), договор в Труа стал самым судьбоносным в длительном англо-французском конфликте. Но это был совсем другой договор, чем тот, что был заключен шестьюдесятью годами ранее, он был порожден другими целями и совсем другими обстоятельствами. В 1360 году предполагалось урегулировать феодальный спор, в основном касающийся территории на юго-западе Франции: вопрос о претензиях англичан на французский престол был отложен в сторону. В Труа этот взгляд на вещи был перевернут с ног на голову. В результате возникло династическое урегулирование, в целом соответствующее амбициям Генриха и ставшее возможным благодаря повороту событий, в первую очередь убийству Иоанна Бургундского в сентябре 1419 года. В 1360 году ни одна из сторон не навязывала свои условия другой; в 1420 году это сделала английская сторона. В реальном смысле договор в Труа был логическим результатом тех разногласий, которые позволили (и даже поощрили) Генриху вторгнуться во Францию пятью годами ранее. Франция не могла противостоять врагу, который в итоге продиктовал условия, более далеко идущие по своим последствиям, чем все, что было предусмотрено ранее. Это были условия человека, который благодаря мастерству и настойчивости, а также большой доле удачи, которую он обратил себе на пользу, завоевал достаточную политическую власть, чтобы навязать условия как тем, кто управлял из Парижа, так и территориям, которые они контролировали.
Хотя эти условия в основном были продиктованы Генрихом, они были изданы в виде писем, опубликованных королем Франции Карлом VI. Они были достаточно просты. Первые пункты касались брака Генриха с Екатериной (который вскоре должен был состояться) и лишения дофина Карла наследства в пользу Генриха, который при жизни Карла VI будет действовать как регент от его имени с правом наследования для себя и своих наследников, когда корона Франции станет вакантной. Далее подробно описывалось, как Генрих видит свое положение регента: он будет править за своего тестя, но никаких изменений в административные структуры, законодательство или правовые институты вноситься не будет. Генрих принимал Францию в ее нынешнем виде, включая недавно завоеванную Нормандию, которая будет возвращена французской короне, когда Генрих станет королем. Ряд пунктов касался проблем, связанных с землевладением, которые в значительной степени были результатом недавних военных действий. Теперь необходимо было положить конец войне, восстановить мир и хорошее управление, за что Генрих будет нести ответственность. Все французы должны были внести свой вклад в этот мир, принеся клятву о принятии условий этого договора, на практике подтвердив притязания Генриха на правление Францией и на объединение корон, но не королевств, Англии и Франции.
Решение давнего спора о французской короне было новым. Являясь в значительной степени результатом событий последних пяти лет, оно, тем не менее, отражало разногласия во Франции, уходящие корнями в начало века, и поляризацию политических лояльностей, ставшую результатом как этих разногласий, так и английских вторжений, а также реакцию людей на них. Акцент на необходимости мира, содержащийся в тексте договора, был не просто благочестивой формулировкой. Стремление к миру стало политическим фактором, который, в сочетании с репутацией Генриха как эффективного правителя, работал в его пользу. Немногие французы считали политическое урегулирование, предусмотренное договором, идеальным. Сторонники дофина (которые не принимали участия в переговорах) видели, что их принц лишен наследства: будут ли они поддерживать его? Для бургундцев это было лучше, чем дофинисты у власти: меньшее из двух зол[460]. В такой ситуации, какое будущее было у договора?
Для парижан договор стал большим облегчением. Мало того, что их политический владыка, герцог Бургундский, был на стороне "победителей", договор означал, что их экономическая артерия жизни, Сена, теперь снова может быть использована в коммерческих целях. Париж, как центр великих национальных институтов, должен был чувствовать себя успокоенным условиями договора. Несмотря на свое прежнее нежелание участвовать в обсуждении этих условий, парижский Парламент и его чиновники были готовы дать свое согласие на соглашение, которое принесло бы сладость мира королевству, страдавшему так долго. Как и Парламент, капитул Нотр-Дам и университет испытывали симпатии к бургундской партии. Поэтому, хотя епископ решительно возражал против договора, большинство городских лидеров высказались за его принятие. 2 июня 1420 года парижане написали Генриху письмо, в котором одобряли недавний поворот событий, включая его женитьбу, и призывали его не забывать об их городе и его интересах. Но им пришлось ждать до 1 декабря, пока Генрих в сопровождении своей королевы и ее родителей не приехал в столицу. В этот день он был принят с таким почетом, какой только могло оказать население, численность и богатство которого сильно уменьшились из-за войны и смертности от голода[461]. Парижане были рады снова видеть своего короля, и, как сообщал Монстреле, поддержка мира, о котором было достигнуто соглашение, была больше, чем можно выразить словами[462]. Тот факт, что с лета Генрих устранил контроль над движением по Сене со стороны дофинистских гарнизонов в Монтеро и Мелене, подчеркивал причины их благоприятного мнения о нем. Больше, чем многие другие, парижане были подвержены влиянию географических факторов и склонны соответствующим образом настраивать свои политические паруса.