Предисловие к йельскому изданию

Публикация нового издания "Генриха V" дает возможность как включить в него новые материалы, так и рассмотреть замечания, сделанные коллегами-исследователями по поводу первого издания. Ничто из них не оказалось настолько значительным, чтобы заставить меня изменить свои фундаментальные взгляды, но то тут, то там новые публикации пополняют наши знания и понимание этого царствования, а конструктивная критика — это то, к чему всегда следует относиться серьезно.

Две недавние статьи привлекли внимание к значению перезахоронения Ричарда II в Вестминстерском аббатстве в конце 1413 года и к предполагаемому выживанию "Псевдо-Ричарда" в последние годы царствования Генриха V[1]. Несмотря на жест нового короля, приказавшего перезахоронить Ричарда рядом с его первой женой, жест, который, как ниже будет сказано, был знаком уважения к покойному королю, оказавшему ему благосклонность, сохранение веры в то, что Ричард еще жив, в какой-то степени отражало сомнения некоторых людей в легитимности династии Ланкастеров. То, что Генрих V оставался в относительной безопасности на протяжении всего своего правления, объясняется тем, что не было достаточно легитимной фигуры, которая могла бы оспорить эффективность правления Ланкастеров, в частности, "доброе правление" Генриха V. Успехи короля в войне и управлении государством на практике означали, что заговоры были обречены на провал, особенно после того, как Эдмунд Мортимер, граф Марч, был помилован за свою роль в Саутгемптонском заговоре и возвращен на службу королю, чтобы принять активное участие в войне против французов.

Перезахоронив останки Ричарда в Вестминстере — формальный акт, который Генрих IV, свергнувший его, посчитал невозможным выполнить, — Генрих V сделал нечто большее, чем просто доказал, что Ричард действительно мертв, или продемонстрировал свое уважение к человеку, который хорошо относился к нему в во время его юности. Согласно недавнему исследованию, эта церемония была попыткой Генриха V обрести королевское достоинство, которого не хватало его отцу, не похоронившему Ричарда в надлежащей королевской гробнице — символическое упущение, хорошо понятное современникам. Короче говоря, необходимость похоронить Ричарда как короля была четко осознанным императивом, поскольку только после надлежащего погребения в гробнице, которую он приготовил для себя в присутствии своего эффективного преемника, этот преемник мог обрести легитимность, которая когда-то принадлежала самому умершему королю. Таким образом, в некотором смысле Генрих V стал королем не в силу того, что был старшим сыном своего отца; скорее он был наследником легитимности, которой пользовался его кузен, Ричард II, который, как позже станет известно, предсказал вступление Генриха на престол. Таким образом, была достигнута осознанная необходимость легитимизации правления Генриха V. Как будто его отец, который захватил корону, но не дал своему предшественнику должного погребения, был в некотором роде фактическим, а не законным королем Англии.

В хорошо аргументированной статье Энн Карри поднимаются важные вопросы, касающиеся английского взгляда на статус герцогства Нормандия в первой четверти XV века[2]. Было ли оно действительно частью французского королевства, территорией, на которую Генрих V мог претендовать через свои более широкие притязания на французскую корону? Или, скорее, его следует рассматривать как присоединенную к английской короне со времен Вильгельма Завоевателя территорию, несмотря на отречение Генриха III в Парижском договоре 1259 года и Эдуарда III в Бретиньи столетием позже? Каковы были намерения Генриха в 1415 и 1417 годах? Сначала он, похоже, не рассматривал Нормандию ни как историческую, ни как юридическую часть английской короны. В 1415 году выбор Арфлера в качестве места вторжения можно было объяснить рядом неисторических и неюридических причин. В течение нескольких лет этот порт служил базой для враждебных набегов на все виды английского судоходства и его необходимо было взять под английский контроль. Однако, прежде всего, Арфлер был портом и городом стратегического значения с прямым доступом по воде к Руану и Парижу; он был, по сути, ключом к Нормандии. Поскольку в марте 1415 года Генрих, судя по всему, не имел целью завоевать Францию, он мог удовлетвориться Арфлером, захват которого обеспечил бы большую безопасность в Ла-Манше и стал бы перевалочным пунктом во Франции.

Однако к 1417 году подход изменился. Теперь Арфлер рассматривался как часть английской короны, и его возвращение стало частью официальной политики. Согласно Томасу Элмхэму, в 1417 году у Генриха было три приоритета: Нормандия, Аквитания и корона Франции — именно в таком порядке. Подчеркивалась связь между короной Англии и герцогством Нормандия (Генрих был "пятым со времен завоевания"). 24 ноября 1417 года Генрих назвал себя "герцогом Нормандии", хотя он сделал это наряду, а не вместо своего французского и даже английского королевского титула[3]. Было ли это предположением, что он претендовал на герцогство как король Англии и Франции? Опять же, трудно сказать, но не менее точно, что к лету 1419 года он отказался от использования нормандского титула, поскольку завоевание герцогства было уже позади. Не исключено, что к этому времени он рассматривал Нормандию как часть наследства английской короны, вновь обретенное.

Однако отсутствие преемственности в заявленной политике объясняется значительной двусмысленностью в отношении англичан к Нормандии. Стремясь обосновать свои вторжения во Францию "справедливой" причиной, они подчеркивали сначала один, затем другой аспект своих притязаний — подход, который в более поздние века лишен последовательности (если не убежденности). Если договор в Труа "подтвердил Нормандию как часть королевства Франции, а не как особое владение королей Англии", то ее положение все равно оставалось далеко не решенным, поскольку, хотя Генрих и хотел казаться наследником Карла VI как короля Франции, нельзя было отрицать особые отношения герцогства Нормандии с короной Англии, чей владелец в течение двух лет называл себя одновременно королем Англии и герцогом Нормандии. Смерть Генриха не положила конец этой двусмысленности. Споры о статусе Нормандии, установленном в Труа, продолжались еще долгие годы.

Один из конструктивных критиков книги считает, что следовало бы уделить больше внимания тому, как Генрих использовал "переменчивую, зондирующую и бесконечно гибкую" дипломатию в сочетании с войной (или угрозой войны), когда он реализовывал свои военные амбиции, особенно в период 1417–20 гг.[4] Этот момент заслуживает некоторого обсуждения. Уже давно признано, что Генрих добился многого, используя раскол среди тех, кто ему противостоял. Он должен был предотвратить слишком тесное вовлечение англичан в соперничество врагов. Этот урок был извлечен из опыта герцога Кларенса в 1412 г.[5] Однако, оставаясь в стороне и позволяя обхаживать себя сначала одной, а затем другой стороне (при этом усиливая разногласия между французскими партиями, ни одна из которых не хотела быть обвиненной в непатриотичном поведении), Генрих продолжал свое продвижение к цели, так маневрируя своими противниками, что они не могли пойти на уступки, не увеличивая пропасть между собой.

Успех этой политики, несомненно, помог уменьшить сопротивление, с которым столкнулись англичане весной и летом 1419 года. Как это могло помочь королю в его попытках вести переговоры — другой вопрос. После встречи в Мелёне в июне 1419 года ни одна из французских сторон не обладала достаточным престижем, авторитетом или военной поддержкой, чтобы вступить в нормальные переговоры с Генрихом. Кто представлял Францию летом того года? Могли ли вестись полноценные переговоры о мире между двумя королевствами? Стало ортодоксальным утверждение, что убийство Иоанна Бесстрашного 10 сентября 1419 года послужило сигналом для Генриха, что теперь он может добиваться короны Франции[6] и к Рождеству 1419 года основа урегулирования была согласована.

Если договор в Бретиньи от 1360 года в основном касался земельных вопросов, то соглашение в Труа было основано на новом подходе к англо-французскому конфликту, переориентации наследования короны Франции в пользу Генриха, а затем тех, кто мог родиться от него, или тех, кто мог стать его преемником в качестве короля Англии[7]. Участие дофина Карла, последнего оставшегося в живых наследника Карла VI по мужской линии, в убийстве герцога Бургундского могло быть использовано для исключения его (или он сам исключил себя таким поступком?) из нормального наследования. Теперь его должен был заменить Генрих, который обещал вести себя как сын по отношению к родителям своей супруги и унаследовать корону Франции после смерти своего тестя. Пока же Генрих должен был осуществлять власть в качестве "наследника и регента королевства Франция". Уже не в первый раз Генриху предстояло участвовать в спорном наследовании короны, основанном на оспариваемой легитимности. Как и в случае с Англией, он был уверен, что сможет обратить это в свою пользу.

Как признают все, кто знаком с шекспировским Генрихом V, король был сильным и убежденным поборником дисциплины. Две недавние публикации дополнили существующие знания об этом аспекте характера и достижений Генриха, интересными мнениями и информацией. Морис Кин показал[8], что военные указы, изданные Генрихом при осаде Арфлера в 1415 году, наиболее известные при Манте в 1419 году и снова в 1421 году, в значительной степени (примерно наполовину) зависели от аналогичных указов, изданных Ричардом II в Дареме во время его неудачной экспедиции в Шотландию в июле 1385 года. Как подчеркивает Кин, солдаты служили по контракту своим капитанам, и только сами капитаны служили непосредственно королю. Требовалось сделать шаг навстречу часто высказываемым жалобам о недисциплинированном поведения солдат, которых капитаны иногда практически не контролировали. Возникла необходимость объединить все отряды армии в единую дисциплинарную структуру. Ордонансы, изданные королем и применяемые его офицерами, коннетаблем и маршалом, помогли добиться этого, создав свод правил, применимых ко всем армейским чинам.