– Куда мы едем?
– Уже скоро. Если замерзла – возьми мой плащ.
Совсем недавно это место было вырубкой или поляной: молодые сосновые посадки едва успели прорасти и радовали нежной зеленью, а над ними зыбко белели хрупкие стволики берез; чуть тронутые поверху листьями розовые ветки таяли в сумерках, оставляя заметными лишь эти туманные дымы.
Часть поляны сохранилась, и посреди нее возвышался холм, забросанный битым кирпичом и затянутый плетями ежевики – все, что осталось от дома.
– Это Стража, – сказал Алесь. – Здесь селились лесники-охранники, берегущие лес от потрав и пожаров. Когда я был маленький, я придумал, что в заброшенном колодце – вон там, под большой березой – они спрятали золото. И все мальчишки из Навлицы, мои ровесники, пропадали здесь, копая, пока не появились разъяренные родители… Ты опять дрожишь, – он закутал Гайли в плащ. – Едем, скоро уже.
Окно избушки, почти скрытое желтеющим папоротником и крапивой, находилось у самой земли. Дверь, вросшая в землю, подалась с усилием. Из отвора пахнуло прелью и холодом. Гайли передернула плечами:
– Как могила…
Князь поднял на нее потемневшие глаза:
– Ну да. Одна женщина пряталась здесь тринадцать лет от жизни. Не повторяй ее ошибок. Подожди…
Он обиходил коней, выломал заросли перед окошком, нарубил сосновых лапок для постели, развел на закопченных камнях посреди землянки огонь. Гайли сидела на плаще, мелко вздрагивая, запах земли и гнили в избушке угнетал.
– Алесь, – он отмахнулся, раздувая огонь. – Ну, послушай! Скажи: как мне искупить мой грех? Ну, хочешь, я застрелю генерал-губернатора Лейтавы?
Ведрич засмеялся, закопченной рукой провел по лбу, сделавшись неожиданно очень родным:
– Скажи мне,
– Алесь!
– Все завтра.
Он принес из ручья воду в деревянном ведре, вынул из седельной сумы и нарезал хлеб. Мягко коснулся лба Гайли над бровями:
–
Он протянул баклажку:
– Пей. Это другая, с вином.
Гайли обхватила колени руками: