– Ты нездешняя.

– Я ищу… Алеся Ведрича… – имя выговорилось. Словно солнце зажглось. Стало легче дышать.

Женщина положила на камень траву и серп:

– Пошли.

Гайли обожгла невероятная, отчаянная надежда. А незнакомка уже уходила в глубины цментара по вьющейся, засыпанной палой листвой дорожке. И Гайли затрусила следом. Запах гниющего дерева заполнил мир. Среди обомшелых стволов и переплетения густых, несмотря на голизну, сучьев, чернела бревенчатая стена. Провожатая развела руками путаницу ветвей и нырнула за угол, к обитой железом двери. Налегла всем телом, чтобы отворить ее. Кольцо в львиной пасти, сбросив ржавчину, пыхнуло серебром. А внутри плесень, гниль, темнота… медленно растворяющаяся под лезущими в щели острыми солнечными лучами. Гайли громко чихнула; доломав сухие стебли крапивы и бурьяна, которыми зарос порожек, шагнула на гнилые ступеньки. С них – на земляной пол. Впереди смутно выделялись, подымаясь к обрушенной крыше, гробы. Вычурные каменные саркофаги, дубовые с железными ручками по краям, простые темные из невесть какого дерева, поеденные шашелем и гнилью, вбитые так, что торцами образовали лишнюю стену.

– Что это?

– Родовой склеп князей Ведричей.

– Почему?!

– Вон там Алесь… – Гайли обернулась к провожатой, и палец той качнулся ей в грудь. – Не сомневайся. Два года тому сама обряжала. Привезли убитого. Я Анеля Кириенкова, молочная сестра княгини… покойницы. Я про это молчала, да у тебя… звезды, – женщина коснулась лба. – Когда блау-рота пришла, князя Андрея сразу убили. Касю, княгиню, в город забрали… Только не довезли. Алеську, сынку их, мы в подполе держали, под замком. Не столько спрятать – а чтоб не сделал чего. Ему тринадцать было. А вы… ты… его хорошо знала?

– Я венчаться к нему приехала.

– Здесь не венчают давно, – сказала Анеля безо всякого удивления, – страшит.

Гайли стиснула ружанец на шее. Мало всего… мало вот этих, погибших из-за нее людей, так еще и такое! Неуместная шутка, бред… но внутри себя – знала. Повернулась, ведя глазами по рядам гробов, пальцы на ожерелье сжались сильнее… и вдруг дробным горохом посыпались, заскакали на земляном полу зеленые камушки… И тут же стена домовин начала оседать посередине, проваливаться внутрь себя, складываться, выпуская и дробя черепа и кости нижних рядов, и все еще покрытые останками плоти и лохмотьями скелеты рядов средних, и верхние: черный бархат и позумент, тяжелые кисти… словно мертвецы ворочались, покидая свои жилища. Соляным столпом замерла, кусая руку, Анеля. Раскачивались и трущились бревенчатые стены; сыпалась, вздымая тучи пыли, дранка с ломающихся, как щепки, стропил. Над женщинами – и мимо, по какой-то прихоти судьбы. А может, просто не дано умереть во второй раз… Шрам-серп: белый на серой коре, кладка через ручей… Алесь. Нагнувшись, упорно ищет что-то в мокрой траве. Вздымает – и в утреннем солнце зеленые скользкие камни в оправе радостно переливаются, свисая с его ладони.